Священник
Борис Кицко создал собственный приют при Свято-Лазаревском монастыре в городе
Верещагино для оставленных родителями детей и поставил на ноги 160 детей — эта
замечательная новость появилась на днях в сети. Читателям предоставляется
возможность познакомимся с о.Борисом и его семьей получше:
— Наш приют организован в1995 году. Как пришло решение открыть
приют? — Время после перестройки, нестабильность в стране, брошенные дети.
Возле нашего храма стояли по12 — 18 детей, прося милостыню.
А сколько их еще бегало на улицах!…
Вот тогда мы и решили на приходском собрании нашем — открыть приют
для детей-сирот, обездоленных детей. Нам передали власти заброшенное
здание бывшей школы недалеко от города — 12 километров, в деревне.
Общими силами восстановили это здание и открыли в нем приют.
Делалось все это с большим трудом. Многие люди не понимали,
считали, что, если Церковь берет на воспитание детей, то обязательно
дети станут фанатиками, будут ненормальными людьми в дальнейшем,
что многие из этих детей сразу станут монахами.
До сих пор многие называют нас — кто-то любя,
кто-то неразумением — детским монастырем.
— Как попал к вам первый ребенок?
— Первая девочка попала к нам из городского приюта — она была
больная (порок сердца), ее никто не удочерял, не оформлял на нее
опекунства. Власти, видя, что ребенок никому ненужен, решили
попробовать — как ей будет у нас? Понравится ли ей у нас?
Девочка ехала к нам со слезами. Но, прожив у нас неделю,
сказала, что никогда не уедет отсюда.
В нашем приюте живут разные дети. Маше — было 25 дней, когда ее
принесла и оставила у нас мать. Сейчас ей три года, мы удочерили ее
своей семьей, она живет вместе снами.
В приюте есть дети, родители которых лишены родительских прав, сироты,
у которых нет родителей, есть дети из благополучных семей, которые сами
приехали к нам на каникулы, погостили летом и решили остаться
здесь жить.
Но есть дети, которых мы берем на время. Есть у нас мальчик
Кирилл — тринадцати лет. Все друзья у него дома в Перми — наркоманы.
Что остается мальчишке, которому парни сказали: или плати нам деньги
(у твоего отца есть деньги), или мы посадим тебя на иглу.
Конечно, когда он обратился к нам, мы не смогли отказать.
Самый маленький у нас Иван (ему годик). Власти изъяли ребенка
из семьи после того, как мать в течение недели не появлялась
домой — грудной ребенок лежал в сырых пеленках, голодный, обессиленный,
не мог уже кричать.
Девочку Дашу мать семи месяцев оставила в больнице. Девочка нуждается
в медицинской помощи. У нее страшный диатез. Мы, имея большое
подсобное хозяйство, надеемся, что сможем помочь этому ребенку. Специально
для Даши куплена коза, потому что она может пить только козье молоко
и есть пищу, приготовленную на козьем молоке. К ней приставлены
лучшие наши монахини, которые ухаживают за ней, воспитывают ее.
Восьмилетнюю девочку нашли на помойке. Начиная с весны
по глубокую осень, пока не выпал снег, девочка жила на помойке,
питаясь отходами, которые привозили мусорные машины. Об этом ребенке
не знали власти — до тех пор пока сердобольный водитель мусорной
машины не привез эту девочку в Управление образования
и не сказал: «Ваш ребенок живет на помойке, и никто
из вас там не появился!»
Эту девочку мы взяли к себе, она прожила у нас год, мы нашли
для нее хорошую семью в нашем районе, куда ее взяли
на опекунство. Теперь она вместе со своим братом и старшей
сестрой живет в порядочной, дружной семье.
Есть в приюте и врачи, которые следят за состоянием детишек.
Это врачи, которые приехали сюда позову сердца. Они живут вместе
с детьми, воспитывают их.
Чем отличается наш приют от государственных детских домов? —
В детский дом приходят на работу. Отработал человек смену,
и ушел домой. Его не интересует дальше судьба ребенка. Дети
там получают все готовое. Готовая пища, чистая одежда. За них
постирают, погладят, приберут. Своих детей мы воспитываем
как в большой семье.
Мы держим скот — лошадей, коров, коз, кур, уток, гусей, цесарок, у нас
своя пасека. Когда дети уйдут от нас, когда они вырастут, они смогут
вырастить что-то в своем огороде, поднять скотинку. Ведь дети охотно
учатся этому — садят снами в огороде, делают прополку, охотно
убирают урожай. Я им говорю: помните пословицу — как потопаешь,
то и полопаешь. Сегодня посадим, а осень и зиму этим
и жить будем. Поэтому они охотно исполняют тот труд, который мы
на них возлагаем.
— Есть в приюте дети, которые понятие-то— хозяйство —
открыли лишь у вас?
— Конечно. Это, как правило, городские дети, которые попадают
к нам с рынков, из подвалов.
Наши монахини, которые живут вместе с детьми, постоянно сними,
и дети чувствуют себя не как в детском доме
с казенными отношениями, а— в большой многодетной семье.
— Как они называют своих старших?
— У нас принято называть либо матушкой,либо — мать Надежда,
мать Пелагия…
— Дети понимают, что они живут не в простом приюте,
а в приюте православной общины? Отделяют ли они людей, которые
им помогают — общинных, от иных?
— Наши дети понимают, что их воспитанием занимаются монахини.
Как начинается их воцерковление? Ребенок, попадая к нам, слышит
утренние и вечерние молитвы, он
слышит молитвы перед завтраком
и после него, до обеда и после обеда, перед ужином
и после. Потихоньку привыкает, начинает молиться сам. Это не значит,
что над ним совершается насилие. Ребенок сам делает то, что ему
нравится.
— А в цирке-то они бывают?
— Да. Каждые каникулы мы вывозим детей в город, в цирк, в сад
им. Горького — покататься на каруселях, покачаться на качелях… Бываем
мы и в музеях. Наши дети ездят в Москву, по монастырям…
Можно было бы еще больше устроить досуг детей, но все упирается
в финансирование…
— Батюшка, сколько лет вашим старшим детям?
— Самым старшим по15 лет. Мальчик воспитывается
с 11 лет, другие
снами два года.
— Они пришли к вам, имея за спиной самый страшный,
пожалуй, опыт — равнодушия к ним людей. Как происходит преодоление
ощущения, что их предали, и рождается вера, что есть другие
люди, которые пребывают в любви к ним? Начинается ли
их доверие к миру? Как меняется их душевное, духовное
состояние?
— Конечно, тем детям, которые прошли через
мир, который не принял их, —
очень тяжело. Но когда они видят любовь, с которой за ними
ухаживают монахини, видят терпение… конечно, сердце детское оттаивает. Был
случай, когда мальчишка, привезенный к нам, ругался матом и говорил:
«Я и три дня у вас тут не останусь! Если вы меня закроете,
выбью окно и убегу!» Проходит неделя, этот ребенок, выбегая мне
навстречу как священнику, встречал меня словами: «Батюшка,
благословите!»
Ребенок не рождается негодяем. Он становитс
я порой от жизни
таковым. И здесь наши дети, видя доброту нашу, становятся подобными. И,
конечно, чувствуется их благодарность к тем людям, которые, занимаясь
их воспитанием, живут вместе сними, радуясь и скорбя вместе
сними.
— Как происходит общение с государственными органами
образования и попечительства? Как они относятся к приюту
и его детям?
— Большинство людей чисто по-человечески поддерживает нас. Но есть
люди, облеченные властью, в том числе и в Управлении
образования, в Департаменте образования нашей области, которые
не понимают нас, которые делали многие попытки, чтобы закрыть наш приют, забрать
детей в детские дома. Есть среди них и такие, что го
ворят:
а зачем дети живут у вас? Есть детские дома, пусть они
там воспитываются. Одна дама даже сказала: «Для них я,
а не вы, батюшка — самая главная мама! У меня все дети
на учете в компьютере!»
То есть, сама она и указала на то, какая она всем
обездоленным «мама»… — Мне хотелось бы еще раз напомнить нашим власть
предержащим, что мы делаем одно сними дело -воспитывая детей.
— Когда говорят об опасениях по поводу перспектив детей,
которых берет на воспитание православный приют, аргументы бывают
и такие: это — будущие монахи, будущие фанатики, почему-то соединяя
монашество и фанатизм, хотя последнее -внецерковное качество. Какие
перспективы возможны у детей, которых вы окормляете?
— Два наших мальчика учатся сейчас в техникуме, живя в приюте.
Будем и дальше наших детей поддерживать. Пожелают идти в институт —
постараемся помочь, захочет девушка выйти замуж — мы и ее не оставим,
захочет парень жениться — Бог в помощь! Нам, верующим людям, порой бывает даже
легче помочь нашим детям. Ведь в нашей среде есть много одиноких стариков.
Даже сейчас наши прихожане, одинокие люди, просят: «Батюшка, дайте кого-нибудь,
чтобы кто-то жил у нас, чтобы кто-то ухаживал за мной,
доглядел мою старость. А я оставлю ему все». Это — тоже будущее наших
детей. Многие просят наших воспитанников погостить на каникулах.
Я ду
маю, что дети наши не будут оставлены.
… Мы открыты для всех. Любой представитель власти может приехать
в приют в любой день, чтобы увидеть, чем живем, чем дышим, чем кормим
детей, как они содержатся.
— Поскольку у вас дети разного возраста и они приобщаются к Православной традиции, существует проблема образования. Мир церковный
и мир не церковный имеют каждый свою цель образования (как сказал один
хороший батюшка, образование — это преображение детей в лике Господа,
преображение их души, для того чтобы они видели, что они — дети
Божьи). Законодатель наш не осознает это как проблему,
и предлагает православным родителям, попечителям отдавать детей в государственные школы.
— Пока еще у нас не было особой проблемы с этим. Наши девочки
воспитываются отдельно от мальчиков в специальном приюте. Девочки —
в Гаревском приюте, мальчики — в Зюкайском. Это практика Русской
Православной Церкви еще с Царского времени.
— Это связано с психо-физиологическими особенностями развития
ребенка? Наверное, смысл в том, что Церковь просто и ясно
осознает, для чего воспитываются мальчики и девочки? Есть отличие в том, как сегодня общаются между собой ваши воспитанники
и не приютские дети?
— Разница велика. Даже учителя мне говорят: ваши дети отличаются
от тех, кто живет в миру. Наши дети дружат между собой чистой
дружбой, основанной, прежде всего, чистой любовью. Чего я не могу
сказать о детях, которые вне ограды Церкви. Потому что телевидение,
пресса, да и сами учителя порой подводят их к тому,
что у детей рано начинают созревать поло-возрастные функции
организма, они рано начинают интересоваться этой стороной жизни, и дружба
сводится к плотской любви. На Церковном языке это называется блудом.
— Думаете ли вы об организации своей школы при общине,
куда дети могут ходить со спокойной душой?
— Конечно, думаем. Для этого необходимо, чтобы было как можно
больше православных людей-единомышленников, особенно учителей, которые могли бы работать в школе. Потому что если это будут
не православные люди, пользы от школы будет мало.
— А сейчас, когда они приходят в обычную школу,
как их встречают обычные школьники?
— Нормально. Многие стараются нашим детям помочь. Был такой случай: я заметил — наш мальчишка задира стал драться с другим,
не нашим; и когда тот, более сильный, стал побеждать, товарищ
победителя закричал: «Не бей! Не бей его! Это церковный!» Даже
из этого видно, что дети понимают: приютские — не домашние, они
все равно лишены родительского тепла.
— Но покров-то Богородицы над ними уже есть.
— Конечно!
