Сегодня память оптинского монаха Андрея Андреевича Петровского,
генерал-майора, героя войны 1812 года.Его могила расположена сразу за Казанским
собором, на углу справа.
На каменном надгробии высечены слова: Монах АНДРЕЙ, в мире генерал-майор
Андрей Андреевич Петровский, заслуженный ветеран русской армии 1786 – 23 января
1867 г.
36 лет он верно служил Отечеству при двух царях. Участник 85-ти сражений. Особенно
отличился в 1812 году при Бородине, 1813 году при Лейпциге в польскую кампанию.
В Оптиной Пустыни с 1856 года. Отличался особенным усердием в молитве и неупустительно
ходил к церковным службам. В обители пользовался всеобщую любовию и уважением за
простодушие и доброту.
Петровский, Андрей Андреевич, генерал-майор, директор
Аракчеевского кадетского корпуса; происходил из дворян Харьковской губ.,
родился в 1786 году; поступив на службу юнкером в 1804 г., он 20-го мая 1808 г., находясь на службе
в Ингерманландском драгунском (впоследствии уланском) полку, получил чин
прапорщика, в 1811 г.
был произведен в поручики, в 1812
г. — в штабс-капитаны (8-го мая) и, за отличие в
сражении, в капитаны (22-го сентября).
Переведенный 25-го апреля 1814 г. в Лейб-Гвардии
Конно-Егерский полк, он, за отличие в сражении, был награжден чином майора, а
14-го октября 1816 г.
произведен в подполковники с переводом в Лифляндский конно-егерский
(впоследствии Е. В. короля Вюртембергского) полк.
Переведенный затем (13-го марта 1818 г.) в Арзамасский конно-егерский
полк, Петровский 10-го августа 1820
г. получил чин полковника, в 19-го ноября 1824 г. назначен был командиром
Тираспольского конно-егерского полка, но, вследствие перелома ноги, в 1828 г. должен был оставить
командование; в 1831 г.
участвовал в подавлении Польского мятежа, а с мая 1833 г., по расформирования
полка, состоял при штабе 5-го резервного кавалерийского корпуса.
Прикомандированный 22-го июня 1833 г. к образцовому
Кавалерийскому полку, Петровский 22-го апреля 1834 г. был, за отличие по
службе, произведен в генерал-майоры с назначением по военно-учебным заведениям,
а 22-го мая того же года был назначен председателем в образованную по
высочайшему повелению комиссию для разбору вещей, оставшихся по смерти гр.
Аракчеева.
Апреля 30-го 1837
г. Петровский получил место директора Аракчеевского
кадетского корпуса в Новогороде, во главе которого пробыл 3 с половиной года — до 1-го октября 1840 г., когда вышел в
отставку. Кадеты, по словам историка корпуса П. П. Карпова, очень любили
Петровского за его доброту, ласковость и заботливость об их содержании».
Лихой кавалерист, Петровский сделал в течение своей жизни 13
кампаний и участвовал в 85 сражениях, всегда отличаясь храбростью и заслужив
следующие награды орденами: Св. Владимира 4-й ст. с бантом (19-го декабря 1812 г.), Св. Анны 2-й ст.
(13-го августа 1813 г.),
Св. Георгия 4-й ст. (1814), Св. Владимира 3-й ст. (13-го июля 1881 г.) и Св. Анны 2-й ст.
с короною (26-го октября 1831
г.) и высочайшее Благоволение за отличие в сражении под
Лейпцигом с 4-го по 7-е октября 1813
г. Перед боем он всегда прочитывал 90-ый Псалом святого
царя Давида («Живый в помощи») – и ни разу не был даже ранен!
Оставив службу, Петровский несколько лет прожил с двумя
дочерьми в своём имении под Задонском. А когда обе вышли замуж, он решил
удалиться в монастырь. Вопрос, какую избрать обитель, занимал его и дни и ночи,
и занимал долго, пока не решен был для него сновидением. Ему представилось во
сне, будто пришел к нему его родной племянник, Александр Антонович Петровский,
и сказал: "Что вы затрудняетесь в выборе святой обители, в которой могли
бы провести остаток дней ваших? На что вам лучше Оптиной пустыни? Поезжайте
туда". Это сновидение он принял за указание свыше и, немедленно сделав все
распоряжения относительно имения, отправился в Оптину пустынь (это было в 1858
году), где и судил ему Господь в продолжение 9 лет потрудиться для спасения
души своей в тесной монашеской келлии
Почти 10-летие провёл он в обители – но никто здесь не видел
ни его мундира, ни боевых наград. Простой, незатейливый костюм особого покроя,
приноровленный к старческому возрасту и хилому здоровью,— вот все, чем можно
было отличить его от одежды послушника монастырского.
Будучи скромным человеком, к тому же слишком слабым для монастырских
послушаний – с постригом он не спешил. Много молился, читал, переписывал. Плодом
таких занятий было то, что труженик этот приобрел впоследствии дар, который
нелегко и нескоро достается, а именно дар слез. Келейник, входивший в келлию в
то время, когда стоял он на молитве, заставал его в слезах. Да и вообще,
стоило, 
бывало, только завести с ним речь о спасении и необходимости достигать
этого блага — и слезы неудержимым потоком лились из глаз его. Никогда он не
оставлял келейного молитвенного правила с поклонами.
Можно предполагать, что он отлагал пострижение в монашество
с тем, чтобы наперед испытать себя: в силах ли будет поднять на рамена свои
этот крест и идти с ним неуклонно в вечность? Он хорошо помнил, что возврат
из-под этой крестной ноши, добровольно взятой на себя, невозможен уже, как
свидетельствует о том само слово Божие.
Его единственный сын Алексей умер незадолго до ухода
генерала в монастырь.
Месяца за полтора по кончины отца – сын приснился ему и
сказал:
– Пора, батюшка, отправляться ко мне, у меня очень хорошо! Вот
после этого он и стал готовиться к постригу и к кончине.
Готовясь к переходу в жизнь загробную, он за три недели до
смерти пожелал принять ангельский образ чрез пострижение в мантию, и это
желание его с любовью было исполнено. Надобно было видеть духовный восторг и
непритворные слезы генерала, а теперь монаха отца Андрея, когда совершился над
ним трогательный обряд полного пострижения в мантию. От полноты чувств он не
находил слов, чтобы возблагодарить Благого Владыку, Который вчинил его в число
рабов Своих, оставивших все земное и скоропреходящее для того, чтобы улучить
вечное, нескончаемое; и событие это считал самым высоким для себя счастьем.
Слезы, орошавшие в это время его старческие глаза, были красноречивее слов.
Когда же враг человеческий, не оставляющий в покое и самых
избранников Божиих, по временам наводил на болезненного старца разного рода
смущения, отец Андрей всякий раз в подобных случаях просил келейника своего
читать молитву: "Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…" до
конца, а потом всю келлию кропить святой водой — и сила молитвы и действие
освященной воды избавляли его от земной докуки силы вражией. Чувствуя близость
смерти, отец Андрей заблаговременно очистил себя принесением покаяния во всех
прегрешениях своих, вольных и невольных, а также удостоился Елеосвящения, и до
самой смерти через сутки приобщался Страшных Животворящих Христовых Таин. С
таким благодатным напутствием и с живым упованием на Господа нашего Иисуса
Христа он безбоязненно ожидал смертного часа. Предсмертные минуты его не были
продолжительны: после канона на исход души из тела, дважды прочитанного самим
настоятелем отцом игуменом Исаакием, он вздохнул несколько раз и тихо предал
душу свою Богу 23 января 1867 года на 81-м году жизни.
Вскоре после смерти отца Андрея келейнику его, послушнику
Оптиной пустыни Пахомию Данилову Тагинцеву, было такое сновидение. "14
февраля настоящего года,— говорил он,— в послеобеденное время прилег я на ложе
свое для краткого отдохновения и вижу во сне, будто я нахожусь в каком-то
обширном саду, дивная местность которого, благоухание от растущих там деревьев
с листьями на ветвях, похожими на роскошные цветы, поражали взоры мои. Чудное
пение красивых птиц, сидевших на деревьях, неизъяснимо услаждало слух мой.
Далее мне представилось какое-то огромное великолепное здание, возвышавшееся на
открытой местности среди сада; наружный вид здания, стройность во всех частях
его при богатой обстановке — выше всякого описания; внутренние стены дома,
казалось мне, составлены были будто бы из ярко сияющей массы, подобной чистому
и прозрачному хрусталю. В одной из трех обширных зал стоял штучный,
превосходной работы, стол, с изображением на поверхности птиц; а несколько
далее стояли люди, обращенные лицами к той стороне, где находилась божница со
святыми иконами. Они одеты были в блестящие белые одежды, покроем своим похожие
на подрясники иноческие; подпоясаны ремнями, тоже монашескими; в руках своих
держали четки черные; не очень длинные, но кудреватые и красивые локоны волос
опускались с голов и покоились по плечам их. Все они, вместе с бывшим посреди
их неизвестным мне монахом в мантии и клобуке, общим хором, необыкновенно
стройно пели Херувимскую песнь. В это время из крайней комнаты, находящейся на
левой стороне, очень ясно слышан был мне голос отца Андрея, обращенный ко мне:
"Видишь ли, брат Пахомий, какой милости сподобил меня Господь? Блажен тот
человек, который держится Господа". Голос этот был голос Андрея, самого же
его в лицо не видел. С этим словом я проснулся".
