«…Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русский», – так писал в 1844 году русский православный писатель Николай Васильевич Гоголь. Двадцатого марта по церковному календарю исполняется 200 лет со дня его рождения. Этому талантливому писателю посчастливилось побывать в святой Оптинской обители трижды. Первое его посещение состоялось в июне 1850 года. Направляясь из Москвы в Одессу по настоятельному совету И.В.Киреевского, он решил заехать по дороге в монастырь вместе с сопровождавшим его М.А.Максимовичем.
За две версты Гоголь со своим спутником вышли из экипажа и пошли пешком до самой обители. На дороге они встретили девочку с миской земляники и хотели купить у нее ягоды, но ребенок, видя, что они – люди дорожные, не захотел взять от них денег и отдал им щедрые дары леса даром, сказав при этом: «как можно брать со странных людей!» «Пустынь эта распространяет благочестие в народе», – заметил тогда Гоголь, умиленный трогательным поведением девочки.
О посещении своем Оптиной Пустыни в июне 1850-го года Гоголь написал графу А. П. Толстому такие слова: «Я заезжал по дороге в Оптинскую Пустынь и навсегда унес о ней воспоминанье. Я думаю, на самой Афонской горе не лучше. Благодать видимо там царствует. Это слышится в самом наружном служении... Нигде я не видал таких монахов, с каждым из них, мне казалось, беседует все небесное. Я не расспрашивал, кто из них как живет: их лица сказывали сами все. Самые служки меня поразили светлой ласковостью ангелов, лучезарной простотой обхожденья; самые работники в монастыре, самые крестьяне и жители окрестностей. За насколько верст, подъезжая к обители, уже слышишь ее благоухание: все становится приветливее, поклоны ниже и участие к человеку больше. Вы постарайтесь побывать в этой обители».
В это посещение Николай Васильевич пробыл на благодатной оптинской земле три дня. Здесь он познакомился с игуменом Моисеем, Старцем Макарием, монастырской братией. В это время произошло знакомство писателя с Петром Александровичем Григоровым, впоследствии монахом Порфирем. Последний оставался для писателя верным и преданным другом до самой своей кончины. В отце Порфирии писатель увидел человека начитанного и образованного, который стал для него приятным и остроумным собеседником. Он изменил представление Гоголя о монахах и монашестве вообще. Писатель с удивлением увидел человека, хотя и отошедшего от радостей земных, но наделенного талантом большого и ясного ума, имевшего оригинальную точку зрения на многие общественные вопросы тех лет, вокруг которых разгорались жаркие споры.
В этот приезд Николай Васильевич имел разговор с отцом Макарием, который знал писателя еще до личного знакомства. Старец Макарий прочел книгу Гоголя «Переписка с друзьями» и вложил свой письменный отзыв во внутрь этой книги, стоявшей на полке Оптинский библиотеки. Вот что писал Старец: «... Виден человек, обратившейся к Богу с горячностью сердца. Но для религии этого мало. Чтобы она была истинным светом для человека собственно и чтобы издавала из него неподдельный свет для ближних его, необходима и нужна в ней определительность. Определительность сия заключается в точном познании истины, в отделении ее от всего ложного, от всего лишь кажущегося истинным. Это сказал Сам Спаситель: Истина освободит вас (Ин. 8, 3). В другом месте Писаная сказано: Слово Твое истина есть (Ин. 17, 17).
Посему, желающий стяжать определительность глубоко вникает в Евангелие, по учению Господа направляет свои мысли и чувства. Тогда он может отделить в себе правильные и добрые мысли и чувства. Тогда человек вступает в чистоту, как и Господь сказал после Тайной вечери ученикам Своим, яко образованным уже учением истины: Вы чисти есте за слово, еже рех вам (Ин. 15, 3). Но одной чистоты не достаточно для человека: ему нужно оживление, вдохновение. Так, чтобы светил фонарь, недостаточно одного вымывания стекол, нужно, чтобы внутри его была зажжена свеча. Сие сделал Господь с учениками Своими. Очистив их истиною, Он оживил их Духом Святым и они сделались светом для человеков. До принятия Духа Святого они не были способны научить человечество, хотя и были чисты. Сей ход должен совершаться с каждым христианином, на самом деле, а не по одному имени: сперва просвещение истиною, потом просвещение Духом. Правда, есть у человека врожденное вдохновение, более или менее развитое, происходящее от движения чувств сердечных. Истина отвергает сие вдохновение, как смешанное, умерщвляет его, чтобы Дух, пришедши, воскресил его в обновленном состоянии. Если же человек будет руководствоваться, прежде очищения его истиною, своим вдохновением, то он будет издавать из себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый, потому что в сердце его лежит не простое добро, но добро смешанное со злом, более или менее. Всякий взгляни на себя и поверь сердечным опытом слова мои: как они точны и справедливы, скопированы с самой натуры. Применив сии основания к книге Гоголя, можно сказать, что он издает из себя и свет и тьму. Религиозные его понятия не определены, движутся по направлению сердечного, неясного, безотчетного, душевного, а не духовного. Так как Гоголь писатель, а в писателе от избытка сердца уста глаголют (Мф. 12, 34), или: сочинение есть непременная исповедь сочинителя, по большей частью им не понимаемая и понимаемая только таким христианином, который возведен Евангелием в отвлеченную страну помыслов и чувств и в ней различил свет от тьмы, то книга Гоголя не может быть принята целиком и за чистые глаголы истины. Тут смешение. Желательно, чтобы этот человек, в котором видно самоотвержение, причалил к пристанищу истины, где начало всех благ. По сей причине советую всем друзьям моим по отношению религии заниматься исключительно чтением святых отцов, стяжавших очищение и просвещение, как и апостолы, и потом уже написавших свои книги, из коих светит чистая истина и которые сообщают читателю вдохновение Святого Духа. Вне этого пути, сначала узкого и прискорбного для ума и сердца, всюду мрак, всюду стремнины и пропасти. Аминь».
Отец Порфирий познакомил писателя со святой обителью, ее историей, Гоголь побывал также в скитской библиотеке, знаменитой своими замечательными рукописями, с благоговением ознакомился с подлинными святынями – болгарскими переводами восьмидесяти постнических слов св. Исаака Сирина. Позднее, в 1851 году, на полях первого тома «Мертвых душ» (экземпляра, принадлежавшего графу А.П.Толстому} Гоголь оставил замечание, свидетельствующее о том огромном впечатлении, которое произвело на него знакомство с творениями преподобного Исаака Сирина; «...Жалею, что поздно узнал книгу Исаака Сирина, великого душеведца и прозорливого инока. Здравая психология и не кривое, а прямое понимание души встречаем лишь у подвижников-отшельников. Человеку, сидящему по уши в житейской тине, не дано понимание природы души».
С интересом писатель осмотрел хозяйственные постройки обители, пчельник, стараясь вникнуть в детали, мелочи монастырской жизни. Если помещичий, чиновничий быт был знаком Гоголю, то монашеский совсем неведом. И всюду непременным спутником писателя был о. Порфирий (Григоров). Знакомство переросло в дружбу. Гоголь оставил замечательную характеристику П.А.Григорова, дошедшую в передаче Л.И. Арнольди: «У меня в монастыре есть человек, которого я очень люблю... Некто Григорьев, дворянин, который был прежде офицером, а теперь сделался усердным и благочестивым монахом и говорит, что никогда в свете не был так счастлив, как в монастыре. Он славный человек и настоящий христианин; душа его такая детская, светлая, прозрачная! Он вовсе не пасмурный монах, бегающий от людей, не любящий беседы. Нет, он, напротив того, любит всех людей, как братьев; он всегда весел, всегда снисходителен. Это высшая степень совершенства, до которой только может дойти истинный христианин... Покуда человек еще не выработался, не совершенно воспитал себя, хотя он и стремится к совершенству... Таковы все эти монахи в Пустыни: отец Моисей, отец Антоний, отец Макарий; таков и мой друг Григорьев».
По приезде своем в Васильевку 18 июля 1850 года Гоголь пишет о. Порфирию о том неизгладимом впечатлении, которое оставила Оптина Пустынь в его сердце: «Ваша близкая небесам пустыня, радушный прием ваш оставили в душе моей самое благодатное воспоминание, Весь ваш Н.В.Гоголь. Прилагаю при всем десять рублей серебром на молебствие о благополучном моем путешествии (по святым местам в Иерусалим) и о благополучном окончании сочинения моего [второго тома «Мертвых душ»], на истинную пользу души моей...». Письмо это передал о. Порфирию племянник Н.В.Гоголя Николай Павлович Трушковский, сын сестры писателя Марии Васильевны, будущий первый биограф и издатель сочинений Гоголя. О нем писатель просит о. Порфирия: «...Покажите ему все в вашей обители. Мне бы хотелось, чтобы она в нем оставила самое благодатное воспоминание, чтобы он помнил, что есть берег, куда можно [будет] пристать и быть бесопасну от самых сильных кораблекрушений...»
В ответном письме (29 июля 1850 года) о. Порфирий написал Гоголю в свойственной ему манере: «Любвеобильное письмо ваше получил с удовольствием и признательностью, как от человека, которого давно привык уважать за талант, коим славится отечество наше. Природа скупа на таких людей, как Вы, и рождает их веками, за то и века помнят их! Что значит перед талантом, знатность и богатство, минутная слава, которая мелькнет как метеор и погрузится в лету... Признательное отечество не забудет Вас! Дай Бог, чтобы таланты Ваши не увлекли [Вас] в гордыню, конечно, невозможно не сознавать и не чувствовать в себе достоинств гениальных; но если они будут в смиренном духе относиться с благодарением к Богу, который даровал дух премудрости, дух разума, дух страха Божия; тогда воистину блаженны и преблаженны, почтеннейший Николай Васильевич! Пишите, пишите и пишите для пользы соотечественников, для славы России, и не уподобляйтесь оному ленивому рабу, скрывшему свой талант, оставивши его без приобретения, да не услышите в себе гласа: ленивый и лукавый раб (Мф. 25, 26). Следующее письмо о. Порфирия – ответ на письмо Н. В. Гоголя от 30 декабря 1850 года, которое не сохранилось: «26 января 1851 года. Оптина Пустынь. Достопочтеннейший Николай Васильевич! С удовольствием прочитал письмо Ваше от 30 декабря прошлого года и радуюсь, что наш даровитый соловей не улетел в далекие поля – в теплый край за синее море! Но порхает еще на пажитях своих. У нас ревизует Калужскую губернию сенатор Давыдов и открыл злоупотребления в Жиздринском уезде о премиях, которые даются за волчьи хвосты, и в восемь месяцев украдено суммы 12 000 серебром, В наших местах говорят, что если б этот эпизод попался под перо ваше, то новый “Ревизор” явился бы на сцену или родилась бы целая поэма под названием “Волчьи хвосты”. Когда будете в Калуге, то у губернатора легко будет узнать подробно историю волчьих хвостов. Препровождаю к Вам обещанные мною книги Затворника Задонского Георгия. С моим полным уважением богомолец и слуга монах Порфирий».
В свое второе посещение Оптинской земли в июне 1851 года Гоголь уже не застал в живых возлюбленного друга. Братия монастыря рассказала писателю о кончине, о. Порфирия и проводила его на кладбище, где еще чернел свежий могильный холмик. Смерть человека, которого он любил, глубоко потрясла писателя и повиляла на его скорый отъезд – Гоголь уехал после того как отстоял Литургию, а затем панихиду на могиле о. Порфирия. Вот, как описал в своем дневнике преподобномученик Евфимий, этот приезд Николая Васильевича: «Полудни прибыл поездом из Одессы в Петербург писатель Николай Васильевич Гоголь. С особенным чувством благоговения отслушал вечерню, панихиду на могиле своего духовного друга, монаха Порфирия Григорова, потом всенощное бдение в соборе. Утром в воскресенье третьего числа он отстоял в скиту Литургию и во время поздней обедни отправился в Калугу, поспешая по какому-то делу. Гоголь оставил в памяти нашей обители примерный образец своего благочестия».
Последний, третий раз, Гоголь был в Оптиной Пустыни 23–25 сентября 1851 года, проездом из Москвы в Васильевку на свадьбу сестры. Он не мог не заехать в Оптину. В это последнее посещение Оптиной Пустыни Гоголь не единожды встречался и беседовал с о. Макарием.
Сохранилось прощальное письмо, которое Николай Васильевич отправил из гостиницы Старцу: «Еще одно слово, душе и сердцу близкий отец Макарий. После первого решения, которое имел я в душе, подъезжая к обители, было на сердце спокойно и тишина. После второго как-то неловко, и смутно, и душа не спокойна. Отчего Вы, прощаясь со мной, сказали: “В последний раз”? Может быть, все это происходит оттого, что нервы мои взволнованы: в таком случае боюсь сильно, чтобы дорога меня не расколебала. Очутиться больным посреди далекой дороги – меня несколько страшит. Особенно когда будет съедать мысль, что оставил Москву, где бы меня не оставили в хандре. Ваш весь».
Отец Макарий, тут же на обороте письма Гоголя ласково ответил писателю: «Мне очень жаль Вас, что Вы находитесь в такой нерешимости и волнении. Конечно, когда бы знать это, то лучше бы не выезжать из Москвы. Вчерашнее слово о мире при взгляде на Москву было мне по сердцу, и я мирно вам сказал о обращении туда, но как Вы паки волновались, то уж и недоумевал о сем. Теперь Вы должны сами решить свой вояж, при мысли о возвращении в Москву, когда ощутите спокойствие, то будет знаком воли Божией на сие. Примите от меня образок ныне празднуемого угодника Божия Сергия; молитвами его да подаст Господь Вам здравие и мир. Многогрешный иеромонах Макарий. 25 сент. 1851 г .». Оптинский Старец Варсонофий своим духовным чадам свидетельствовал о желании писателя навсегда остаться в благословенной обители, «Есть предание, – рассказывал преподобный Старец, – что незадолго до смерти он говорил своему близкому другу: “Ах. как я много потерял, как ужасно много потерял...” – “Чего? Отчего потеряли Вы?” – “Оттого, что не поступил в монахи. Ах, отчего батюшка Макарий не взял меня к себе в скит?”». Желание Гоголя уйти в монастырь подтверждается и свидетельством сестры писателя, Анны Васильевны, рассказывавшей, что в то время он «мечтал поселиться в Оптиной Пустыни».
В 1853 году мать Николая Васильевича Гоголя, Мария Ивановна, к Троицкой родительской субботе прислала в Оптину Пустынь письмо и деньги на поминовение сына. Старец Моисей ответил ей проникновенным письмом: «Почтеннейшее ваше письмо от 19-го сего мая и при оном пятьдесят рублей серебром от усердия Вашего имел честь получить, согласно христианскому желанию Вашему на приношение в обители нашей при Божественной Литургии выниманием частей о упокоении незабвенного и достойного памяти сына Вашего Николая Васильевича. Благочестивые его посещения обители нашей носим в памяти неизгладимо. По получении нами из Москвы печального известия о кончине Николая Васильевича, с февраля прошлого 1852 года исполняется по душе его поминовение в обители нашей на службах Божьих и навсегда продолжаемо будет с общебратственным усердием нашим и молением премилосердного Господа: да упокоит душу раба Твоего Николая в Царствии Небесном со Святыми...»
