Памяти схиархимандрита Исаии (Коровая)

Время раскрывает нам красоту подвигов подвижников Божиих, как правило, после их кончины. Господь через людей прославляет их в воспоминаниях. Любовь и духовная забота, которые рабы Божьи дарили окружающим на протяжении жизни, не только сохраняет память о духоносных старцах, но и свидетельствует о них словами псалмопевца Давида: Праведник яко финикс процветет, яко кедр, иже в Ливане, умножится (Пс. 91, 13). Эти слова пророка вполне можно отнести к жизни и подвигам нашего современника схиархимандрита Исаии (Коровая; † 2011), шестилетие со дня кончины которого не так давно молитвенно отмечали его духовные чада в Украине, России, Грузии, Абхазии, Молдове и на Афоне.

Фронтовик, постриженник в иночество с именем Николай в Киево-Печерской лавре, после ее закрытия — насельник Глинской Пустыни и постриженник в мантийные монахи с именем Исаии в честь пророка, затем — пустынножитель в горах Кавказа, почитаемый священник в Грузии, пожизненный деятель Иисусовой молитвы, после возврата в Украину — духовник Почаевской лавры. С открытием Киево-Печерской лавры в 1988 г. — батюшка в числе первых ее насельников. В 1990 году игумена Исаию приглашают в качестве наместника возрождать из руин известную Курско-Коренную Пустынь. Он создает несколько скитов в Белгородской области и, уйдя на покой, снова возвращается на родину, в родную Носовку на Черниговщине, где принимает великую схиму в честь преподобного Исаии Печерского Чудотворца.

Почил схиархимандрит Исаия на 85-м году жизни 3 марта 2011 года, в окружении духовных чад, и похоронен на Носовском кладбище. Весть о кончине старца разнеслась по городам и весям. Погребальная процессия, устилая дорогу цветами, под пение «Святый Боже», растянулась на целый километр.


 Отчетливо помню вечернюю службу в монашеском корпусе, где сейчас братская трапезная. В 1988 году Церкви вернули лишь территорию Дальних пещер Киево-Печерской лавры, в Аннозачатьевском храме шел ремонт. В полумраке горящих свечей увидел красивого седовласого монаха, вышедшего из алтаря с крестом и Евангелием для исповеди. И к нему сразу устремились люди. До этого не доводилось видеть монахов, казалось, сошедших с картины Михаила Нестерова. Перед глазами встал образ старца Зосимы из «Братьев Карамазовых» Ф.М. Достоевского, бессмертный роман которого подвиг и меня переступить порог православного храма. Белые волосы, спадающие до плеч, стремительная походка, крест в руке — он шел к исповедальному аналою, как «власть имеющий», игумен конца XX в.

Наблюдая из темного угла таинство Исповеди, я вглядывался в черты старца: добродушный взгляд, временами весело-ироничный, реагирующий на откровения бабушек, быстрое движение руки над епитрахилью: «…Аз, недостойный игумен, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя…».

 Затем он вдруг пальцем поманил меня, и я, опешивший, подошел. «Желаешь исповедоваться?» — прозвучал вопрос. Я согласился. Тогда, на первой исповеди, испытал к этому человеку необыкновенное доверие. И навсегда запомнил его духовные советы (увы, до сего дня неосуществимые): «Необходимо творить молитву Иисусову, контролировать помыслы. Хульные и недобрые мысли отгонять со словами: "Не соизволяю” или: "Хулу твою да на твою же голову”. Это два меча огненных против хульных и других небогоугодных помыслов. Преодолев помыслы, не подумай о себе возвышенно, но со смирением прибегай к другой брани — самоукорению. А когда после победы ум начнет просыпаться и начнешь работать умом, сердцем и душой, то крепко держись смирения. Кто смиряется, тот достигает успеха ». Я не ведал тогда, что встретил удивительного человека — аскета, жизнью уподобившегося подвижникам разных эпох, посвятившего жизнь молитвенному подвигу, с семинарских лет научившегося у Киево-Печерских подвижников 1950-х годов Иисусовой молитве, не оставлявшего ее до конца своих дней, воспитавшего несколько поколений монашествующих, священников и мирян.


Около 10 лет провел молодой иеродиакон, затем иеромонах Исаия в горах Кавказа. Это был самый трудный и наиболее ценный в духовном делании период его монашеского подвига. Как уже поминалось, юный инок покинул стены Киево-Печерской лавры и перешел в Глинскую пустынь, славившуюся в тот период старцами, принявшими преемственность Оптиной Пустыни и ныне прославленными в лике святых. Преподобный о. Серафим (Романцов, 1885-1976) принял иеродиакона Исаию в число духовных чад. Когда тучи начали сгущаться и над Глинской пустынью, о. Серафим, собрав братию, молвил: «Нужно уезжать из Украины. Монастыри закрывают, монахов преследуют. В горах Кавказа, в самом Сухуми в Абхазии подвизаются старцы, изгнанные из Новоафонского монастыря еще в 1924 году. Они, в свою очередь, приняли благословение Афонской горы и живут по афонскому уставу. Я уже стар и не осилю пустынную жизнь в горах, но кто посильнее и моложе, если пожелает, может подвизаться». В числе братии, пожелавшей ехать на Кавказ, под благословение подошел и иеродиакон Исаия. Отец Серафим также покинул Глинскую и поселился в Сухуми.

Отец Исаия с братией ушел в горы в Амткельское ущелье. Он рассказывал иногда духовным чадам об этом периоде. Когда они поднялись в горы в поисках подходящего места жительства, на одной из полян увидели джейрана, который при виде монахов обошел поляну вокруг, свистнул и быстро умчался. Поляна оказалась обжитой, здесь, очевидно, когда-то жили подвижники. В глубине ущелья нашли каменный жернов водяной мельницы и восстановили его. На поляне росла огромная вековая липа, полая внутри. Очистив дерево изнутри, устроили в дупле четыре помещения с приставной лестницей: на первом «этаже» была кухня, на втором — келья на два места, на третьем хранились продукты, на четвертом — оборудовали крошечную церквушку. Здесь же росло четыре дерева, составляющих прямоугольник. Спилив верхушки, получили четыре столба, послуживших для образования крыши и стен. Установили печурки, вскопали огород, посадили кукурузу и овощи. Отец Исаия рассказывал, что урожаи были необыкновенными: кукуруза под три метра, помидоры огромной величины.

 Читать и слушать повествование о подвигах нам, привыкшим к цивилизации и комфорту, интересно и романтично. Каково же было этим молодым людям, опасавшимся ареста и преследования, покинуть уютные стены обители, уехать в «страну далече», подняться в неведомые горы, не зная местного климата, диких зверей, обитавших здесь, будучи готовыми встретить любую опасность. У них не было оружия, специального снаряжения, средств связи. Оружием служили четки, а молитва, вера и предание себя воле Божией давали силы. И Господь хранил их.

Враг рода человеческого противился намерениям подвижников, опасность возникала не столько из-за горных медведей, шакалов или змей, сколько от людей. Однажды напали местные бандиты, о которых опять-таки предупредила прибежавшая в скит лань. Добиралась к ним и милиция, пустынников выискивали с воздуха вертолеты. Сухумским органам КГБ была дана установка «очищать местность от бродячих монахов». А впереди была кавказская субтропическая зима с беспрерывными снегопадами, когда снежный покров достигал нескольких метров, заносил кельи до крыш, и связи с внешним миром не было до наступления весны.

Летом приезжали к пустынникам погостить «академики» и братия из Троице-Сергиевой лавры: архим. Кирилл (Павлов), архим. Наум (Байбородин), игумен Марк (Лозинский) и другие.

Вот как описывал быт горцев-монахов архидиакон Пимен (Шувалов), ныне проживающий в Свято-Успенском монастыре Одессы:

«Когда Глинскую пустынь закрыли, прп. Серафим Романцов ушел в Сухум, прп. Андроник (Лукаш) — в Тбилиси. Пришли за ними и их чада: Исаия (Коровай), Андрей (Машков). Они жили в Барганоах, в Ажаре (60 км от Сухума), мы с Кассианом — возле Азанты с 1964 по 1968 гг. Мне тогда было 23 года, только из армии пришел. За наставлениями, проповедью, Причастием ездили к прп. Серафиму в Сухум. Отец Исаия был с братией в Ажарах. Ахилла жил в дупле, а Владимир, Феодосий (глинский) и пчеловод Анемподист (киевский) — в шалашах. Когда Исаия читал молитву Иисусову, то делал небольшие поклончики, чтоб не отвлекаться. Молитву творили по очереди: один читает часа три, потом другой, и так круглые сутки. Читали по очереди жития святых, рукодельничали. Ложки деревянные вырезали, крестики. На одну ложку уходило 300 молитв Иисусовых. Потом отвозили изделия в город. На поле работали Ахилла, Исаия и я. Спали с 19-ти часов до полуночи на досках шириной 30-40 см, под головой — чурбаны. С полуночи до утра молились, днем — опять работа. Хлеб сами пекли. Исаия пёк в консервных банках из-под томатной пасты по семь хлебов в печке: муку смешивал с толчеными горными каштанами, добавлял ароматную измельченную траву — хлеб выходил удивительный! Но сразу всё не ели, сушили на сухари, а потом их грызли. А есть хотелось — ужас! Но все терпели ради Господа. У о. Исаии были Святые Дары заготовлены, причащались каждое воскресенье. Потом с Кавказа нас стали гнать, как будто мы звери какие — вертолетами, облавы устраивали. Уехал я сначала в Одессу, через два года — в Почаевскую лавру, а через 13 лет опять в Одесский монастырь вернулся. Отец Исаия в Почаевской лавре был духовником. Он был молитвенник, больше его никакие дела не интересовали. Лечил он бабок и тех, кто приходил к нему, травами разными. Он с юности знал сотни рецептов. Жалел народ».

 Спустившись с гор, о. Исаия прибыл в Ташкент, где 9 марта 1967 года в Свято-Успенском соборе архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский Гавриил (Огородников) рукоположил иеродиакона Исаию в иеромонахи. Вернувшись в Грузию, о. Исаия служил в Тбилиси. Однажды, рассказывал автору этих строк, уезжая на сутки из дома, где обитал, осенил по обычаю крестным знаменем входные двери, а закрыть позабыл. Соседка потом поведала, как посреди ночи к дому подошли воры, пытаясь пробраться: дергали окна, другие двери. А входные — будто не видели, так и ушли восвояси.

Святейший Патриарх Грузии как-то узнал, что о. Исаия не берет денег за требы, а все деньги складывает в церковную копилку. Кое-кто из служащих жаловался на батюшку: мол, это все показуха, Исаия в прелести, прикидывается святошей, завоевывает дешевый авторитет и проч. Патриарх вызвал будущего старца для беседы, в конце которой снял с себя нагрудный крест и надел на о. Исаию со словами: «Иди, служи. А если будут вопросы у отцов, покажи им этот патриарший крест».


 В конце 1970-х Исаия в сане игумена возвращается на Украину, поселяется в Почаевской лавре. Выполняя послушание духовника, он привлек внимание молодой братии, которая стремилась услышать нечто новое от «кавказского пустынника». Как всегда, о. Исаия творит молитву Иисусову и обучает этому искусству молодых иноков и послушников.


«…Батюшка Исаия практиковал деятельную Иисусову молитву с поклонами… Также требовал произносить имя Иисусово с особым благоговением, даже с каким-то чуть чувственным, я бы сказал, преподнесенным придыханием, с растяжкой гласных звуков — «Иисуусее!» Высочайшая степень благоговения! Но тем не менее это было нам настолько интересно, что мы собирались после трудового дня, богослужений и положенного лаврского правила. Подходил и благочинный, архимандрит Алипий (Шинкарук), внимательно слушал и — что странно для нас, послушников, было — начальствующий в монастыре позади нас тоже поклоны бил.

В одну из таких ночей упражняемся мы в умном делании, в том же большом Успенском соборе. А тогда, в 1979 году, в Успенском соборе шла реставрация, и центральный неф собора был зашит лесами. Ну, творим молитву Иисусову, бьем поклоны, а в ту ночь погода какая-то выдалась ветреная, бурная. Слышно, ветер просто-таки переходит в шквал. Как вдруг начался стук на лесах, в самом соборе, как будто ремонтники-реставраторы там. Чу, что такое?! Там наверху никого не могло быть по определению: темно, ночь. Какие работы? Как вдруг с лесов как сорвется что-то тяжелое, грузное, и тут же — грохот падающих кирпичей и битого стекла. Да все это как посыплется с грохотом на пол! Мы всполошились. Особенно я, несмелый, впечатлительный, отличавшийся особой боязнью. Гипноз страха обуял меня и стал нагнетаться от секунды к секунде…

Но тут раздается спокойный, ровный голос Исаии: «Не обращайте внимания. Это бесы искушают и отвлекают вас от молитвы!» Мы будто протрезвели, упокоились и продолжали дальше. Хотя какой-то животный страх все же присутствовал. Не отступал.

Послушник, читавший Псалтирь на левом клиросе, должен был все это, как и мы, слышать. Спросили у него, но, странное дело, он ничего не слышал!

 По окончании не спешили разойтись. Все были ошарашены случившимся. Думали, думали, слово за слово, в конце концов, хоть и были уже уставшие, но спохватились и полезли на леса проверять. Облазили все закутки, ища, что упало, светили фонариками, искали. Послушник Игорь, держась за трос, натянутый над самым верхним карнизом (а карниз образует такой выступ, что можно пройти) обошел вокруг по периметру, но так ничего и не обнаружили. Никаких обвалившихся кирпичей, никакого стекла. То было, наверное, банальное бесовское наваждение и не более…».

Прописаться в Почаевской лавре не удалось: «компетентные органы» строго контролировали всех прибывающих в лавру, и на о. Исаию поступил «компромат». Как повествуют современники старца, он никогда не возражал и не противился таким «претензиям»: смиренно собирал сумку и покидал обитель, попросив братию выслать потом вещи и книги по указанному адресу. Доводилось слышать нарекания в его адрес: мол, нигде не уживается, оказывает непослушание. Это неправда. Старец, следуя строгой монашеской жизни, никогда не шел на компромисс, когда начальство предлагало ему «убавить обороты», меньше проповедовать, не собирать вокруг богомольцев. Но люди сами тянулись к нему. К тому же многим он оказывал действенную духовную помощь, а часто и врачебную.


С открытием Киево-Печерской лавры в 1988 игумен Исаия был в числе ее первых насельников. Первые постриги совершались в пещерах. Среди первых лаврских постриженников батюшки были ныне известные священнослужители — митрополит Могилёв-Подольский и Шаргородский Агапит (Бевцик), наместник Киевского Введенского монастыря епископ Дамиан (Давыдов), архимандрит Никон (Русин) и другие.

Но недолго довелось ему оставаться и в древней Киевской лавре. До будущего раскольника Филарета дошел слух, что старец указывал в беседах на вред, который привносила в жизнь Церкви так называемая «сестра» митрополита Родионова, контролировавшая многочисленные пожертвования, поступающие в лавру. В 1990 году игумен покидает обитель и поселяется в родной Носовке.

О. Исаия обладал широкими знаниями народной медицины, знал сотни рецептов, сам готовил мази и лечебные настойки. Он также изготовлял уникальный ладан, который в то время был в большом дефиците, проводил вычитки, перед которыми несколько дней строго постился и молился.

 Рецепты о. Исаия собирал многие десятилетия, еще с фронта. Лечил пустынников на Кавказе, лечил в Грузии, в Почаеве, Киеве. Одной из послушниц он передал эти рецепты со словами: «Настанет время, когда я не смогу вас лечить, а рецепты вам пригодятся. Но при лечении необходимо молиться, ибо исцеляют не лекарства, а Господь с помощью врачей и лекарств».

Вскоре архиепископ Курский и Белгородский Ювеналий приглашает старца наместником открывшейся Рождества Богородицы Курско-Коренной пустыни с возведением в сан архимандрита. О. Исаия принял известную обитель в разрушенном состоянии. Храмы были уничтожены, целебный источник засыпан тоннами песка, в бывших корпусах, переоборудованных под коммунальные квартиры, жили семейные люди. Наместник с малочисленной братией принимается за восстановление святыни.

Враг рода человеческого и здесь ополчился на подвижника. Однажды его избили прямо у стен монастыря. И без того подорванное многолетними подвигами здоровье требовало лечения. Написав рапорт владыке, отбыл в паломничество на Афон, по возвращении получил указ о выходе за штат. Поселился старец в селе Зимовеньки под Белгородом, где организовал монашеский скит.

 Болезни не оставляли. По просьбе многочисленных чад он возвращается в Украину и, с разрешения игумении Покровского женского монастыря Маргариты (Зюкиной † 2008), поселяется в одной из келий для паломников. Как всегда, его окружает множество духовных чад. Вскоре случился инсульт, от паралича онемела рука. Рентген также указал на желчно-каменную болезнь. Требовалась операция. Старец отказался и пожелал принять схиму с именем прп. Исаии Печерского (память 28 мая). «Схиму можно было принять и раньше, — говорил он. — Схима — это 7000 молитв Иисусовых в день нерассеянным умом без помыслов». Он поселился в родной Носовке, где 23 марта 2011 года закончил свой жизненный путь.

Седьмой год нет на земле старца Исаии, но его жизнь и подвиги все ярче проступают в воспоминаниях его современников. У его могилки на Носовском кладбище всегда людно. Верующие обращаются к батюшке с молитвой, как к живому, и по вере получают просимое.