Иноческие подвиги
В скоре 5 января 1990 года послушника Игоря постригли в иночество с именем Василий – в честь святителя Василия Великого. Это событие принесло новое благодатное чувство душе будущего мученика Христова.
«Постриг – это великая тайна Божия, – говорил новопостриженный инок Василий пришедшим поздравить его братиям, – и эту тайну можно познать лишь опытно, то есть самому принять пострижение. Я не один раз видел постриги, – продолжал он, – и даже слезу пускал. Но теперь понял, что это все иное, таинственное и непостижимое».
Инока Василия поселили в деревянном монастырском доме, сохранившемся еще от старой Оптиной. Постель он устроил из двух досок, положенных на раскладушку и покрытых сверху войлоком. Вместо подушки – два кирпича из склепа, в котором были обретены мощи преподобного Оптинского старца Иосифа. Толстый чурбак заменял стул. На полке стоял будильник и фотографии старцев. А сверху в несколько рядов лежали святоотеческие книги, заложенные в разных местах. Отец Василий читал одновременно несколько книг, осмысливая слово Божие и вникая в глубину его. Иногда, доискиваясь духовного смысла, он оставлял одну книгу и брал другую. От этого в келлии возникал некий внешний безпорядок, на который отец Василий не обращал особого внимания. А когда кто-либо из приходящих говорил ему об этом, он с улыбкой отвечал: «Это напоминает мне о безпорядке в моей душе. Человек всю свою жизнь тем только и занимается, что наводит порядок. То в собственном доме, то на работе, то в огороде, а о душе своей небрежет. А душа ведь дороже всего мира. Надо бы навести сначала порядок внутренний и полюбить Бога. А любить Бога никакие дела не помешают».
23 августа этого же года состоялся постриг инока Василия в мантию в честь Московского Христа ради юродивого Василия Блаженного. Этот постриг еще более возжег пламень ревности в сердце боголюбивого воина Христова.
«Сейчас иное время, – говорил отец Василий, – и мы не в силах нести тех подвигов, которые возлагали на себя древние, но понуждать себя просто необходимо. Хотя я и немощен, но сердце мое жаждет древних монашеских подвигов, в коих спасались святые Отцы наши». И самый главный подвиг, который пронес он чрез все житие свое – это подвиг смиренномудрия, сопряженный с плачем и покаянием. Глаза его обычно были опущены вниз, и лишь когда кто-либо обращался к нему с вопросом или приветствием, Батюшка кротко поднимал их. А затем снова опускал. Среди братии и в монастырских делах отец Василий никогда не брал на себя никакой инициативы, а всегда считал себя послушником. «Я люблю, когда мною руководят», – говорил он. Когда некоторые осуждали его за якобы горделивое безмолвие, он с кротостию говорил: «Бог знает, что желаю быть с вами в общении, как могу люблю и молюсь о вас. Но не могу быть одновременно и с вами, и с Ним».
Он старался избегать долгого общения, особенно когда заходили разговоры о недостатках или пороках ближних. Несмотря на молчаливость, отец Василий очень просто и как-то легко и своевременно находил нужные слова утешения для собеседника. Радуйтеся и веселитеся, – любил повторять он одну из заповедей блаженства, – яко мзда ваша многа на небесех (Мф. 5, 12). И паки реку: радуйтеся. «Вот какие мы обетования имеем, – говорил он за несколько дней до своей мученической кончины. – Ведь есть у Отца любимые сыновья? Вот монахи – это любимые сыновья. Кого Он больше любит? Кому Он больше помогает? – Монахам. Поэтому нам легче. А те люди, которые отдалены от Бога, становятся как бы блудными сыновьями, и им тогда становится трудно.
...Понимаете? Вот из-за чего трудность-то возникает в человеческой жизни, – когда человек берет на себя что-то и отстраняет от себя Бога, Который хочет помочь ему. Вот мир и несет скорби, потому что от Бога отошел, отстранился от Христа, и тащит на себе этот труд непосильный. А мы пришли к Богу, и Господь за нас все несет и все делает».
Отец Василий не внимал молве людской. Внимание его непрестанно было направлено ко Христу, и его частые воздыхания говорили об этом. По ночам он подолгу клал земные поклоны, а чтобы не было слышно, бросал на пол старый отцовский бушлат. Ежедневно келейно он вычитывал повечерие с канонами, а если был где-либо в отъезде по послушанию, то неотложно читал полунощницу. Когда же не успевал вычитывать правило днем, то исполнял его ночью, стараясь никогда не оставлять. Батюшка считал это не за подвиг, а за необходимость и долг каждого монаха. «Василий Великий, – говорил он, – считал, что монах, не читавший часов, в день тот не должен и пищи вкушать. Ибо молитва есть пища для души. Коль о теле своем заботимся, тем паче же будем заботиться и о душе». Но в то же время он никого не укорял за оставление правила и не обличал, считая себя самым нерадивым и не исполняющим монашеских обетов.
«Необходимо понять, – говорил он, – что монашество заключается не в черных ризах, не во множестве правил, которые человек силится исполнять, а в покорности воле Божией. Все, что происходит вокруг, есть великий Промысел Божий, который ведет человека ко спасению. Покориться Богу можно лишь тогда, когда научимся все происходящее с нами принимать за Его святую волю и не роптать, а за все Господа благодарить. Милость Божия дается даром, но мы должны принести Господу все, что имеем».
Хвалите имя Господне, хвалите, раби Господа (Пс. 134, 1), – так начинается девятнадцатая кафизма, которую очень любил отец Василий. Каждый псалом ее, каждый стих тесно переплетается с жизнью мученика Христова.
Всегда молчаливый и тихий, отец Василий не заботился о пище, и даже порой забывал о необходимости ее вкушать. «Господи, – взывал он, – дай память о благоволении Твоем к нам, грешным, дабы не роптали мы в день печали, а проливали слезы покаяния». Случалось, что отец Василий, задерживаясь на исповеди, а часто при служении молебна или панихиды, опаздывал на трапезу. Однажды, придя в трапезную уже после обеда, он кротко попросил чего-нибудь поесть. Но ему ответили, что уже поздно и на кухне ничего не осталось. Отец Василий нисколько не смутился этим. Ни малейшей тени огорчения, ни капли ропота не было в его поведении или словах. Попросив стакан кипятку, он выпил его с хлебом, укоряя себя в чревоугодии.
Великим Постом отец Василий принимал пищу один раз в день, обычно в полуденное время. Его трапеза состояла из овощей или кислых ягод и небольшого количества хлеба. Такой пост и постоянное молитвенное обращение к Богу давали душе его мир, который особым чувством удерживал ум в сердце и не позволял греховным помыслам приближаться к нему. «Что надо делать, чтобы иметь мир в душе и в теле? – вопрошал Батюшка и отвечал: – Для этого надо любить всех, как самого себя, и каждый час быть готовым к смерти».
Как по отношению к видимому миру отец Василий отрекся человека внешнего, оставив все свои награды и звания, так оставил он и прежние свои привычки. Если раньше, в миру, он очень любил писать стихи и рифмовать в них все свои мысли и чувства, то после рукоположения в иеромонахи он отверг это занятие. Хотя необходимо заметить, что лучшие стихи его были написаны в молитвенном духе. Видимо, исполняясь любовью к природе, душа его познавала премудрость Творца и находила в себе отражение благодатного Света.
Еще в детстве он любил убегать в Кузьминский парк и там подолгу любоваться природой, наблюдать за тем, как сизокрылые голуби безстрашно перегораживают дорогу прохожим, спеша склевать брошенные на тротуар крошки хлеба. Он любил взирать на волны, которые словно растущие кольца расходились в разные стороны от брошенного в пруд камешка. А иногда подолгу смотрел на макушки стройных сосен, мечтая вскарабкаться на самую высокую и оттуда взглянуть на этот прекрасный Божий мир. «О, если бы у меня были крылья, – думал тогда Игорь, – я бы взлетел над миром и парил, наслаждаясь его безграничной красотой».
Но чтобы познать Премудрость Божию, необходимо отречься от мудрости века сего. Истинная мудрость не в красивых словах, а в крестной силе. «На крест возводит вера, – говорил отец Василий, – низводит же с него лжеименный разум, исполненный неверия. Крест – готовность к благодушному подъятию всякой скорби, получаемой Промыслом Божиим. Возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16, 24), – говорит Господь. Значит, надо обязательно взять крест ради Господа, уверовать и идти. Вот и весь закон. Но в основном, как учат святые отцы, все то, что исполняет инок, должен исполнять и благочестивый христианин. За исключением, пожалуй, одного, – что мы даем обет безбрачия. Раньше это было требованием жизни. Древние христиане мало чем отличались от монахов».
Хранение уст
Однажды отца Василия спросили:
– Где монаху лучше молиться – в храме или в келлии?
– Я не знаю, – смиренно ответил Батюшка,– но слышал, что в церкви – как на корабле: кто-то гребет, а все плывут. А в келии – как в лодке: надо грести самому.
Церковное Богослужение отец Василий очень любил. Он проходил послушание канонарха и всегда благоговейно, со вниманием, пропевал стихиры. Старался вникнуть в самую глубину Божественных словес, собирая внимание воедино. И словно какой-то невидимый луч освещал ему сокровенный смысл молитвенных речей, соединяясь с ним Духом Святым.
Господь говорит: Вы Мне будете поклоняться и Духом, и истиной на всяком месте (Ср.: Ин. 4, 23), – продолжал отец Василий. – Служба – это общение с Богом. Во время молитвы мы разговариваем с Самим Богом, поэтому служба это и есть Ему предстояние, Ему служение. Это всегда живо, всегда неумирающе. Это жизнь, потому что здесь присутствует Сам Христос.
– А вы не устаете от продолжительных Богослужений? – спрашивали его.
– Ну, мы же не Ангелы, – отвечал он, – конечно, устаем. Мы же люди. Но Господь нас укрепляет по мере того, насколько Он считает это нужным. Дает нам и трудиться, и уставать. Преподобный Исаак Сирин пишет: «Если твоя молитва была без сокрушения сердца и без труда телесного, то считай, что ты помолился по-фарисейски». Так что надо и пот пролить: и тело свое понудить, и душу, конечно. Так что это труд. А старец Силуан как говорит, помните? Он говорит: «Молиться за мир – это кровь проливать». Таков труд молитвенный. Вот возьмите Евангелие: Господь молился. Каким было моление Его о чаше? И был пот Его, как капли крови (Лк. 22, 44). Вот какой может быть молитва. Нам эта молитва неведома, но такая молитва тоже есть.
Отец Василий очень любил келейную молитву. «Сиди в келлии, – повторял он слова преподобного Иоанна Лествичника, – и она тебя всему научит». Подолгу пребывая в келлии, он настолько погружался в молитву, что душа его забывала о веке сем и о всех делах земной временной жизни. Сердце исполнялось необычайной радости, о которой некогда сказал пророк Исаия: Как жених радуется о невесте, так будет радоваться о тебе Бог Твой (Ис. 62, 5). В такие минуты, движимый Божественным веселием, он желал только одного: «О, если бы душа моя отошла вместе с молитвой. О, Господи, как я желаю быть с Тобою!»
Постепенно молитва все больше и больше укоренялась в душе будущего мученика. Она становилась как бы естественною и неотделимою, как бы единою с ним. «Возьмите псалмы Давида, – сказал как-то отец Василий. – Он говорит: Вкусите и видите, яко благ Господь (Пс. 33, 9). Пожалуйста, вкушайте и увидите. Кого люблю, – говорит Господь, – того и наказую. Биет же Господь всякого сына, его же приемлет (Евр. 12, 6). Мы – возлюбленные сыны Бога ради потому, что содержим истины Православия. Естественно, мы и наказываемся, ибо Господь нас особенно любит. И как любой отец, который любит своего сына, Бог без наказания нас никогда не оставляет. Но наказывает Он по любви, а не по жестокости... Мы привыкли наказывать только жестокостью. Нам неизвестно наказание с чувством любви. А Господь наказывает нас с любовью, ради того, чтобы вразумить. Ради того нам попускаются скорби, чтобы нам познать истину Христову. Поэтому надо быть всегда готовым к скорбям. И я вас уверяю, что нет такого человека на земле, который бы никогда не скорбел... За все надо благодарить Господа».
Бывает так, что время от времени человек ослабевает в молитвенном делании, свет его души, доселе горевший ярко, тускнеет и он то как бы спускается на одну ступенечку ниже, то снова, пламенея искренней любовью ко Господу, возвращается к горнему созерцанию. Иеромонах Василий был одним из тех, кто твердо шел вперед, подобно кораблю, расправившему паруса и неотступно держащему курс к великой цели, которая суть спасение души. И попутным ветром этому кораблю было всегдашнее неотступное покаяние. Оно как бы приросло к этому широкоплечему монаху. Его опущенный в землю взгляд, всегда сосредоточенный и спокойный, как будто напоминал: О, человек, земля еси, и в землю отыдеши (Ср.: Сир. 17, 1). Блажен, кто непрестанно памятует об этом.
Отец Василий не искал встреч с людьми, а всегда жаждал безмолвия и беседы с Богом, суть которой – горячая молитва. «Единожды умер я для мира, – повторял он слова преподобного Арсения Великого, – что проку от мертвеца живым».
Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело (Иак. 3, 2). Желая быть верным в малом, в том числе и в слове, Батюшка говорил, что любой, даже незначительный грех, может стать причиной дальнейшего охлаждения любви к Богу. Особенно он обращал внимание на грех курения. «В курящего человека, – говорил он, – как в решето, Господь благодать наливает, а она вся выливается».
Батюшка очень любил тишину. Как-то на Страстной Седмице, в Великий Четверг, за несколько дней до своей мученической кончины, отец Василий после трапезы подошел к одному из братий и сказал: «Ты обратил внимание, какая тишина была на трапезе? – Сегодня все причащались. Какая тишина!»
© 2005-2018 Оптина пустынь - живая летопись