Простота обращения преп. Исаакия с братиями была поразительна. Вне начальственных отношений он считал всех как бы равными себе; не стеснялся сажать своих монахов рядом с собою пить чай или беседовать. Если во время своих неоднократных поездок на монастырские дачи встречал там кого-либо из иноков, приехавших туда же по делу, иногда с ними шутил. «Что, разве со мною конфузно?», – бывало, скажет он монаху, если тот из почтения к настоятелю хочет удалиться в отдельное помещение. Отличаясь же в отношении к братии простотой и смирением, преп. Исаакий нередко выказывал нежную отеческую заботливость.
Впрочем, особенной любви к кому-либо старался не выказывать, дабы не возбудить зависти в других, а отличаемого брата не привести в гордость. Оценивая столь мудрое и любвеобильное отношение к себе старца-настоятеля, братия, в свою очередь, питала к нему нелицемерную любовь и уважение как к строгому начальнику и любвеобильному отцу, называя его в домашних беседах не иначе как «дедушкой». Веря в благодатную силу молитв своего «дедушки», некоторые иноки случавшийся благополучный исход из тесных обстоятельств приписывали ей. Так, один монах, будучи в опасности погибнуть при переправе через реку осенью, когда лед был еще не крепок, призвав на помощь молитвы своего «дедушки», избавился от опасности. Многие признавали силу действенности его слова, по которой иноки, входя к нему часто очень расстроенными, выходили вполне покойными, забыв все свои скорби. «Какие у нас скорби? – говорил при этом преп. Исаакий, – у нас не скорби, а скорбишки. Вот в миру так скорби: жена, дети, обо всем забота, а у нас что? Полно Бога гневать, надо только благодарить Его – живем на всем готовом».
При приеме в монастырь желавшего поступить в число братства преп. Исаакий руководствовался обычаем, установившимся еще при преподобном Моисее, по которому они принимались по благословению старца и с согласия настоятеля. Послушников из других монастырей, по совету старца и собственному убеждению, преп. Исаакий принимал только в самых исключительных случаях, зная, что поступающие из чужих обителей или не могут свыкнуться с оптинскими порядками, или, что еще хуже, станут возмущать мир братии, который для настоятеля был дороже всего. Престарелых и немощных, но состоятельных людей принимал с денежным вкладом, будучи убежден, что монах сам должен питать себя или трудами рук, или взносом в обитель приличного обезпечения; к неимущим же, в ком замечал горячее усердие и ревность к иночеству, оказывал снисхождение. Относясь с искренним расположением к каждому сыну обители, как своему чаду духовному, преп. Исаакий не делал резких сословных различий, хотя и снисходил, по возможности, к немощам брата, и старался с каждым поступать сообразно его духовному устроению и даже мирским привычкам. Впрочем, при случае он не стеснялся делать всем замечания и выговоры, иногда довольно в резкой форме.
При постриге в монашество или посвящении в священный сан преп. Исаакий опять руководствовался советами старца, без которого не приступал никогда ни к какому важному делу по обители.
К присылаемым в Оптину Пустынь под начало на исправление преподобный относился с отеческим попечением и заботливостью.
Таким образом, в продолжение своего долгого, почти 32-летнего, управления обителью преп. Исаакий всячески старался поддерживать все добрые, завещанные оптинскими старцами предания, заботясь о духовном преуспеянии вверенной его попечению братии.
Оптина Пустынь, прославленная старчеством, привлекала в недра свои толпы богомольцев разных состояний. И если старец Амвросий с христианской любовью относился ко всем посетителям: утешал скорбящих, наставлял сомневавшихся в вере, разрешал житейские недоумения и вообще старался благотворить всякому нуждающемуся, то настоятель преп. Исаакий, со своей стороны, заботился о том, чтобы доставлять старцу всевозможные удобства для его многотрудного и многополезного служения людям. С этой целью, для лучшего помещения посетителей, он выстроил новую гостиницу, переделал старые, снабдив их возможными удобствами.
Дабы успокоить монахинь из разных монастырей, находившихся под духовным руководством старца и во множестве посещавших обитель, преп. Исаакий прибавил лишний корпус к бывшим прежде и благословлял им жить по нескольку дней безвозмездно. Для странников, убогих и неимущих преподобный построил особое здание странноприимной, где, по его распоряжению, кормили их каждую субботу человек по триста, раздавая при этом милостыню. Кроме того, каждый день, после братской трапезы, предлагалась безвозмездно другая трапеза посетителям. Бедных же жителей Козельска преп. Исаакий ежегодно снабжал лесом для устройства домов, так что большая часть их, построенная возле реки, воздвигнута с помощью о. Исаакия. Он же благословлял им собирать сучья для топлива в монастырском лесу. Облагодетельствованные жители города относились к нему и к обители с благодарностью, любовью и уважением.
Проживали тут же и семейные люди: иные временно, а иные и совсем оставались, внося в обитель за помещение установленную плату. Настоятель относился к ним с большим почтением и предупредительностью, не стесняя ни в чем необходимом и изредка навещая их, в особенности в великие праздники, – Рождества Христова и Пасхи.
К местным епархиальным архипастырям преп. Исаакий относился с примерной покорностью и сыновней преданностью. Особенное благоговение он питал к архиепископу Григорию II, каждое слово которого считал выражением воли Божией.
К мысли старца Амвросия об устройстве Шамординской женской общины преп. Исаакий на первых порах отнесся было не совсем благоприятно, опасаясь близости общины к Оптиной Пустыни. Но успокоенный преосвященным Владимиром, который сам ездил осматривать место, предназначавшееся для обители, и не нашел его слишком близким, преп. Исаакий совершенно переменил свой взгляд. Назначенный же благочинным Шамординской общины и утешенный доверием владыки при ее открытии, когда последний поручил ему наблюдение за установлением в ней монастырского порядка, он начал относиться к ней с теплым чувством. Снисходительным к Шамордину и попечительным оставался преп. Исаакий до самой своей кончины. Так, когда преосвященный Виталий, под влиянием доносов и разных неосновательных толков против преп. Амвросия, решился воспрепятствовать всякому общению Шамординской общины с Оптиной, преп. Исаакий, несмотря на неудовольствие владыки, первый подал голос в защиту сестер, объяснив преосвященному, что они не могут обходиться без старческого руководства, особенно если обитель их основана на началах старчества, а потому просил разрешения послать к ним духовника из Оптиной. Из внимания к его ходатайству и по другим соображениям владыка впоследствии отменил свое распоряжение. Но еще и до этого преп. Исаакий не стеснялся посылать в общину монахов, понимающих хозяйство, для окончания некоторых начатых дел, о чем просили его сестры и завещал покойный старец.
Преп. Исаакий вставал в двенадцать часов ночи, исполнял положенное в скиту келейное правило, и затем уже шел к утрени. К ранней обедне он ходил постоянно, причем не любил, чтобы служба начиналась без него. Обыкновенно он поминал во время проскомидии всех своих родственников и благодетелей обители. Во время поздней обедни и после полуденного краткого отдыха принимал посетителей или ходил по работам, а при первом ударе колокола к вечерне спешил опять в храм Божий. Когда по воскресным, великим праздникам и торжественным дням преп. Исаакий совершал Божественную службу, сослужившие с ним замечали, что во время главных моментов Богослужения он исполнялся чувством особенного благоговения, причем голос его от умиления прерывался.
Только за год до кончины, при истощении телесных сил, стал присаживаться во время причастного стиха и при разоблачении, когда служил. Относясь сам с примерным благоговением к Божественной службе, он не любил, чтобы и другие совершали ее поспешно и невнимательно. Великим постом, несмотря на старость и слабость свою, канон св. Андрея Критского на первой седмице, первые Евангелия на часах Страстной и утренний канон преп. Исаакий читал всегда сам, причем с умилением, твердым голосом, пел светилен: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный…» Несмотря на глубокую старость, голос его был настолько тверд и силен, что каждое слово, произносимое им при чтении, например, молитвы в день святой Пятидесятницы, внятно раздавалось по всему храму, и чтение его было глубоко прочувствовано.
© 2005-2018 Оптина пустынь - живая летопись