на главнуюгде находится?как доехать?просьба помолитьсяпожертвования

Преподобный старец Амвросий



Акафист преподобному Амвросию
Акафист преп. Амвросию





преподобный Амвросий (Гренков)

Старец Амвросий родился 23 ноября 1812 года, в селе Большая Липовица Тамбовской губернии и того же уезда, от пономаря Миха

ила Феодоровича и жены его Марфы Николаевны Гренковых. Новорожденного назвали во св. крещении Александром, в честь благоверного великого князя Александра Невского, память которого пришлась в самый день рождения младенца. Имя это носил и благословенный царь Александр Павлович. В это самое время происходило отступление из России Наполеоновской армии, причинившей столько разрушений и горя, и многострадальная Русь особо праздновала память святого и день тезоименитства царя Александра Благословенного. Перед рождением младенца к деду его, священнику этого села, съехалось много гостей. Родильница была переведена в баню, потому что в доме о. Феодора была большая суматоха, и перед домом толпился народ. Старец Амвросий впоследствии шутливо приговаривал: «Как на людях я родился, так все на людях и живу».

У причетника Михаила Феодоровича всех детей было восемь человек – четыре сына и четыре дочери; Александр Михайлович был шестым из них.

В детстве Александр был очень бойкий, веселый и смышленый мальчик. Он предан был детским забавам, так сказать, всем своим существом и потому в доме ему не сиделось. Поручала ему иногда мать покачать колыбель одного из младших детей своих. Мальчик садился за скучную для него работу, но лишь до тех пор, пока мать, занятая домашними делами, не упускала его из виду. Тогда осторожно пробирался он к окну, так же осторожно открывал его и мгновенно исчезал из комнаты, чтобы порезвиться со своими сверстниками. Рассказывал сам старец и еще о некоторых своих детских проказах. Однажды он было полез под крышу за голубями, но упал и ободрал себе спину. Между тем никому из домашних не посмел сказать об этом, боясь еще наказания за шалость. А в другой раз, несмотря на замечание матери, не переставал стегать у себя на дворе одну смирную лошадку, которая, выйдя из терпения, поранила его копытом в голову. Понятно, что за подобное поведение Александра не любили в семье. К нему не имели особенного расположения ни дед, ни бабка, ни даже родная мать, которая более всего любила старшего своего сына Николая и младшего Петра.

Смышленый Саша очень хорошо понимал свое неловкое положение среди нелюбившей его родной семьи, хотя может быть и не знал тому причины, а может быть отчасти и знал, да не мог и не умел вести себя так, чтобы заслужить любовь старших. Тем не менее по временам ему досадно было, что его младший братишка пользуется, сравнительно с ним, особенной всесемейной любовью.

«Однажды, – так впоследствии передавал сам старец, – очень раздосадованный этим я решил отомстить брату. Зная, что дед мой не любит шуму, и что, если мы, дети, бывало расшумимся, то он нас всех без разбора – и правого, и виноватого, отдерет за чуб, я, чтобы подвести своего братишку под тяжелую руку деда, раздразнил его. Тот закричал, и выведенный из терпения дед отодрал и меня, и его. А последнее-то мне и нужно было. Впрочем мне и помимо деда досталось за это порядком и от матери, и от бабки».

Рассказывая про свои проделки, смиренный старец укорял себя перед слушателями: «Покаюсь перед вами, делал я то-то и то-то».

На самом деле он был просто живой ребенок, как ртуть, и не был в состоянии ходить «по струнке», как требовалось в строго-патриархальной семье.

По обычаю того времени учился он читать по славянскому букварю, Часослову и Псалтири. Каждый праздник он вместе с отцом пел и читал на клиросе. Он никогда не видел и не слышал ничего худого, т.к. воспитывался в строго церковной и религиозной среде.

При наступлении поры учения юноша был определен сначала в Духовное училище, а потом в семинарию. Из строгой семейной обстановки он попал, по тому времени, в еще более строгую – школьную. Способности его были исключительные. Его товарищ по семинарии вспоминал: «Тут, бывало, на последние деньги купишь свечку, твердишь, твердишь заданные уроки, он же (Гренков) и мало занимается, а придет в класс, станет наставнику отвечать, – точно как по писанному, – лучше всех». В июле 1836 года Александр Гренков прекрасно окончил курс наук при добром поведении.

Сначала Александр Михайлович служил домашним учителем, а потом поступил наставником в Липецкое духовное училище.

Вскоре он тяжко заболел. Надежды на поправление почти не было, и он дал обет в случае выздоровления пойти в монастырь.

Хотя он и выздоровел, но внутренняя борьба продолжалась еще долго. Александр Михайлович был по природе жизнерадостным, веселым – душою общества. Вот как сам старец рассказывает об этом периоде своей жизни: «После выздоровления я целых четыре года все жался, не решался сразу покончить с миром, а продолжал по-прежнему посещать знакомых и не оставлять своей словоохотливости… Придешь домой – на душе неспокойно, и подумаешь: ну, теперь уже все кончено навсегда, совсем перестану болтать. Смотришь, опять позвали в гости и опять наболтаешь. И так я мучился целых четыре года». Для облегчения душевного он стал по ночам уединяться и молиться, но это вызывало насмешки товарищей.

Летом 1839 года, по дороге на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру, Александр Михайлович вместе с другом своим П. С. Покровским заехали в Троеруково к известному затворнику о. Илариону. Святой подвижник принял молодых людей отечески и дал Александру Михайловичу вполне определенное указание: «Иди в Оптину, ты там нужен». Сам старец Амвросий полагал, что о. Иларион указал на Оптину вследствие процветавшего там старчества. Как известно, у преп. Серафима, скончавшегося шесть лет до этого, не было учеников среди саровских монахов, и потому в Сарове не существовало преемственного старчества.

Покровского о. Иларион благословил еще пожить в миру. Он поступил в Оптину позднее.

Вернувшись в Липецк, Александр Михайлович, по его словам, продолжал еще «жаться» и не сразу мог решиться порвать с миром. Случилось это, однако, после одного вечера в гостях, когда он был особенно в ударе, смешил всех присутствующих до упаду. Все были веселы и довольны, и в прекрасном настроении разошлись по домам. Что же касается Александра Михайловича, если и раньше в таких случаях он чувствовал раскаяние, то теперь его воображению живо представился обет, данный Богу, вспомнилось ему горение духа в Троицкой Лавре, и прежние долгие молитвы, воздыхания и слезы, определение Божие, переданное через о. Илариона и, наряду с этим, почувствовал свою несостоятельность и шаткость своих намерений.

Наутро решимость твердо созрела. Александр Михайлович решил бежать в Оптину тайно от всех, не испросив даже разрешения епархиального начальства. Он опасался, что уговоры родных и знакомых поколеблют его решимость, и потому ушел тайно.

Будучи уже в Оптиной, Александр доложил о своем намерении стать монахом Тамбовскому архиерею.

Мы видим из этого рассказа, какими чертами характера обладал по натуре преп. Амвросий: его неимоверную живость, сметливость, выдающиеся способности все схватывать на лету, общительность, остроумие. Это была сильная, творческая, богатая натура.

Впоследствии все эти качества, составлявшие его сущность, не исчезли в нем, но, по мере его духовного возрастания, преображались, одухотворялись, проникались Божией благодатью, давая ему возможность, подобно апостолу, стать «всем вся», чтобы приобрести многих.

Прибыв в Оптину, Александр Михайлович застал при жизни самый цвет ее монашества, таких ее столпов, как игумен Моисей, старцы Лев (Леонид) и Макарий. Начальником скита был равный им по духовной высоте преподобный Антоний, брат преп. Моисея, подвижник и прозорливец.

Кроме них, среди братии было немало выдающихся подвижников: архим. Мельхиседек, древний старец, в свое время удостоенный бесед со Святителем Тихоном Задонским, Флотский иеромонах Геннадий, подвижник, бывший дважды духовником императора Александра I, иеродиакон Мефодий прозорливый, лежавший двадцать лет на одре болезни, бывший валаамский игумен Варлаам, имевший дар слез и добродетель крайнего нестяжания. Про последнего рассказывали, что однажды, после того как в скиту побывали воры, спросили его: «А вас, батюшка, воры, обокрали?». – «Что же красть-то? Щепки что ли?», – улыбнулся старец. Он был сотаинник преп. Германа Аляскинского в юные их годы на Валааме. Жили в Оптиной также иеродиакон Палладий, тоже нестяжатель, созерцатель, знаток церковного чиноположения; иеросхимонах Иоанн – из раскольников, незлобивый, с детской простотой, с любовью давал советы, всеми любимый; иеромонах Иннокентий – духовник старца Макария, любитель безмолвия, и другие.

Вообще все иночество под руководством старцев носило на себе отпечаток духовных добродетелей: простота, кротость и смирение были отличительными признаками оптинского монашества. Младшая братия старалась всячески смиряться, не только перед старшими, но и перед равными, боясь даже взглядом оскорбить другого, и при малейшем поводе немедленно просили друг у друга прощения.

В такой высокого духовного уровня монашеской среде оказался новоприбывший молодой Гренков.

Сначала он жил на гостинице, переписывая для старца Льва книгу о борьбе со страстями: «Грешных спасение».

В январе 1840 года он перешел жить в монастырь, пока еще не одеваясь в подрясник.

В это время шла канцелярская переписка с епархиальными властями по поводу его исчезновения, и еще не последовал от калужского архиерея указ настоятелю Оптинскому о принятии в обитель учителя Гренкова.

В апреле 1840 года Александр Михайлович Гренков был, наконец, одет в монашеское платье. Он был некоторое время келейником старца Льва и его чтецом (правило и службы). Работал на хлебне, варил хмелины (дрожжи), пек булки и был здоров.

Затем в ноябре 1840 года его перевели в скит. Оттуда молодой послушник не переставал ходить к старцу Льву для назидания.

В скиту он был помощником повара целый год. Ему часто приходилось по службе приходить к старцу Макарию: то благословляться относительно кушаний, то ударять к трапезе, то по иным вопросам. При этом он имел возможность сказать старцу о своем душевном состоянии и получал ответы. Цель была та, чтобы не искушение побеждало человека, а чтобы человек побеждал искушение.

Старец Лев особенно любил молодого послушника, ласково называя его Сашей. Но из воспитательных побуждений испытывал при людях его смирение. Делал вид, что гремит против него гневом. С этой целью дал ему прозвище «химера». Под этим словом он подразумевал пустоцвет, который бывает на огурцах. Но за глаза про него говорил: «Великий будет человек».

При конце жизни старец Лев призвал старца Макария и сказал ему об Александре: «Вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уже очень слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу, владей им, как знаешь».

Думается, что эти полы великих старцев были для близкого к ним ученика подобием милоти Илииной, брошенной на Елисея.

После смерти старца Льва брат Александр стал келейником старца Макария (1841-1846 годы). В 1842 году он был пострижен в мантию и наречен Амвросием (память 7 декабря). Затем последовало иеродиаконство ( 1843 г .), а через два года – рукоположение в иеромонахи.

Для этой цели (посвящения) преп. Амвросий поехал в Калугу. Был сильный холод. Изнуренный постом, схватил он сильную простуду, отразившуюся на внутренних органах. С этих пор старец уже никогда не мог поправиться по настоящему.


Страница 1 из 6 | Следующая страница

 

 

 

© 2005-2018   Оптина пустынь - живая летопись