Милостию и Промыслом Божиим, молодая Шамординская обитель росла и укреплялась при заботливой и неутомимой деятельности матушки Софии под руководством преподобного Амвросия. Число сестер постоянно увеличивалось и к 1888 году насчитывало более 250. «Матушка София! – пишет Батюшка 23 ноября 1884 года, – взгляни на сию вдову. Гр. Амвросий»; в другом: «Матушка София! Приими на пробу на зиму сих двух из-под Почаева. Гр. Амвросий».
Входя во все тонкости монастырского хозяйства, она заботилась и о духовном воспитании сестер, ведя их по пути спасения в Господе нашем Иисусе Христе. Старалась утвердить их в истинно святоотеческом понимании монашества как подвига любви к Богу и людям, подвига смирения и покаянной молитвы. Любя всем сердцем Старца и будучи глубоко преданной и послушной ему, она своим примером воспитывала и вразумляла сестер. Матушка София стяжала мирный дух, благодать Святого Духа, которая светилась во всем ее облике, и один благоуветливый вид ее наставлял, утешал и спасал сестер. «Стяжи дух мирен – и вокруг тебя спасутся тысячи».
В жизнеописании матушки Софии, составленном о. Вениамином (Воронцовым-Вельяминовым), говорится: «Сестер она любила, но в деле была строга и даже требовательна, нередко строго взыскивая за упущения. Но во всем, чтобы ни делала Матушка, чувствовалась всегда ее необычайная любовь, и потому, даже наказанные ею сестры, не тяготились этими наказаниями, но радовались тому, что лишний раз из-за этого им приходилось видеть Матушку и слышать ее любвеобильные слова. Такое отношение к ней происходило, главным образом, оттого, что Матушка ко всем была участлива, любила всех, знала нужду каждой сестры и готова была отдать всю себя для блага каждой из них. Чтобы быть ближе к сестрам, Матушка никогда подолгу не живала в игуменском корпусе, но переходила пожить, то в один, то в другой корпус, стараясь быть ближе к сестрам, в непосредственном общении с ними. Нечего, конечно, говорить о той радости, которую доставляло сестрам ее пребывание среди них! За все ее заботы о них они платили ей самой искренней любовью, и не было, кажется, среди тогдашних насельниц монастыря ни одной сестры, которая искренно не любила бы ее». И многие люди, разного звания и положения разделяли это чувство. Даже рабочие, трудившиеся в монастыре по найму, всегда с умилением вспоминали о ней. Сохранился рассказ, приводимый о. Вениамином, о том, «что один заядлый конокрад так был тронут ее снисходительностью и любовью к нему, как к человеку немощному, что всегда слушался ее увещеваний и возвращал краденое по ее просьбе. Впоследствии же, когда он сидел уже в остроге и был приговорен к выселению, он сожалел лишь об одном, что не успел исполнить последней ее просьбы». В любом человеке матушка София старалась найти что-то хорошее, сказать слово любви, ласковый привет или же соответствующее назидание. С большой добротой она относилась к крестьянам, что видно из письма преподобного Амвросия к ней 24 февраля 1885 года: «Путешествующее Чадо Матушка Софья Михайловна! Получил я Калужское твое письмо <…>. Дела у нас идут обычным порядком, только прошу тебя ничего больше не обещать мужикам. Ты их испортила своими паче меры щедрыми и неуместными обещаниями, они теперь и претендуют бессмысленно, что пакля нехороша, что доски нехороши и подобное. Напрасно ты им обещала крышу крыть дранью или тесом, ведь это станет не менее 300 руб. Вначале обещано им только два иструба, а ты прибавила им и сени и два амбара и кругом ограду.
Если все это счесть, то и будет стоить около двух тысяч. Мужики хвастаются, что ты им обещала еще по лошади и хотят просить денег. А деньги нам и без того нужны. Овес вдруг подорожал 20 коп. за пуд. Мы только все толковали прежде; и не купили. Привози денег побольше.
Благожелательно приветствую Димитрия Михайловича; особенного письма ему написать нет времени.
Приветствую сестру твою Анастасию. Призываю на всех Вас мир и благословение Божие; остаюсь с искренним благожеланием. Многогр. И. Амвросий.
24 февраля 1885 г.
P.S. Как на первой неделе мне недосужно было, так доселе продолжается, не дают мне и опомниться».
К себе матушка София «была чрезвычайно строга и не делала себе ни в чем ни малейшего снисхождения». Она носила простую, грубую одежду, в принятии еды была крайне воздержана. Никто не видел ее возмущенной или раздраженной. «Жалоб она не терпела, и все подобные попытки сестер оканчивались неудачей, так что у них сложилось такое убеждение, что если пойдешь на кого пожаловаться, то непременно сама окажешься виноватой. Ее слова «Кто оправдывает себя – тот и виноват» – полагали конец всем ссорам и неудовольствиям. Особенно строго следила за тем, чтобы сестры не позволяли себе ни о ком говорить дурно. Мы не имеем на это никакого права, уже потому, что это противно любви, и еще потому, что мы никогда не можем знать, что происходит в душе у другого; может, прежде чем мы успели мысленно осудить человека, он уже принес чистосердечное раскаяние и прощен Богом».
Матушка София очень любила церковную службу, говорила, что в церковь следует спешить как на пожар. Наставляла сестер внимательнее следить за своими недостатками. Будучи снисходительной к немощам вообще, требовала строгого подчинения всем монастырским правилам. Сама была большой послушницей Старца и других приучала к послушанию, смирению и любви. Она учила сестер «смело, решительно, с молитвой на устах идти по пути христианского совершенства», а если случится упасть, «Господь силен восставить тебя, Он с тобою, а с Ним всегда и везде легко». Ее личный пример имел большое влияние на сестер.
В самых трудных и, казалось, безвыходных ситуациях она всегда находила выход. Во время приема летом 1887 года в Шамордино митрополита Московского Иоанникия (Руднева), не имея большого помещения для гостей, распорядилась в короткое время переоборудовать стоящий против церкви сарай под гостиную для приема высокого гостя. Вход и стены задрапировать материей, повесить стенные лампы, пол устлать коврами, расставить комнатные растения и на большом столе сервировать чай. Владыка был поражен убранством зала, приготовленного для его приема.
Матушка София придавала первостепенное значение молитве как главному монашескому деланию. При постоянно увеличивающемся числе сестер она заботилась, прежде всего, о возведении большого каменного собора, разбивка которого была сделана под непосредственным ее руководством и затем изготовлен его проект. При ней был построен кирпичный завод, на котором было заготовлено 500 тысяч кирпича, 70 кубических сажен бутового камня и других материалов для будущего Казанского собора. Матушкиными стараниями были также устроены две деревянные часовни во имя Святителя Амвросия Медиоланского и преподобного Тихона Калужского; открыты богадельня, приют, построена водокачка и многие хозяйственные постройки, сестринские келии, устроены скиты, золотошвейная мастерская, положено начало иконописной мастерской. Большое участие в устроении иконописной мастерской принял родной брат матушки Софии, художник, отец Даниил, которого шамординские сестры до самой его смерти называли «наш добрый дяденька»: если настоятельница матушка, то ее брат – «дяденька».
Он вспоминал: «Мое благодатное детство, юность моя в беседе с Отцами и детьми Церкви, – брат-монах, сестры-монахини – все это, да и многое другое, вело меня да и привело к старцу Амвросию в Оптину. Он был духовным отцом и старцем сестры моей, игумении Софии, он определил ей ее подвиг; он же и меня привел к тихой пристани».
В основание обители ее устроителями был заложен личный подвиг самопожертвования, послушания, смирения, и любви.
«Никакие добродетели и подвиги так быстро не подвигают Господа на Его милосердие, как добрые дела. Любовь потому и возвышается над всеми другими добродетелями, что она неразлучна с добрыми делами. Основное свойство любви – творить добро. Добрые дела могут быть без любви, но любовь без них быть не может. Обладающий Христовой любовью, даже прикованный к одру болезни, является благодетелем для всех, ибо его пламенная любовь и дерзновенная молитва отверзают небо для благодеяний Божиих человекам…». Любовь матушки Софии к ближним проявившаяся еще в миру в сострадании и милосердии, в полную меру раскрылась в монастыре в устройстве богадельни для немощных и недужных и основании приюта для сирот и обездоленных детей. Протоиерей Сергий Четвериков в книге «Описание блаженной памяти Оптинского Старца иеросхимонаха Амвросия» пишет: «Рассказывал бывший благочинный Оптиной Пустыни, иеросхимонах Иларион: «Замужняя моя сестра подверглась тяжкому недугу, и муж оставил ее на произвол судьбы. Привезли ее, больную, в Оптину, к Старцу. Было лето. Батюшка вышел к больной; посмотрел на нее и, благословив, шутливо промолвил мне: «Ну, этот хлам-то у нас сойдет; отвезти ее в Шамордино!». Около десяти лет прожила она там в богадельне и скончалась, быв пострижена перед кончиною келейно в схиму». – Или еще: приходит один бедняк из Сибири и отдает Батюшке свою малолетнюю дочку: «Возьмите, говорит он, у нее нет матери, – что я с ней буду делать?». Старец и эту отправляет в Шамордино. Из таких-то девочек-сирот образовался там детский приют. Среди приютянок была одна, принятая Старцем с двух лет. Батюшка тогда спросил ее: «Кем ты будешь?». Ребенок, еле умевший говорить, ясно произнес: «Истиной монашкой». – «Смотри не обмани, заключил Батюшка». Из убогих же девиц и женщин образовалась богадельня человек на пятнадцать. А сколько таких было по кельям, сколько еще по дачам общины!…». Монастырский приют первоначально был открыт как детские ясли, где местные крестьянки во время полевых работ могли оставлять своих малолетних детей. Оставаясь же без присмотра, малютки очень часто становились калеками на всю жизнь, многие погибали. На 1890 год в России из тысячи родившихся до пятилетнего возраста не доживала почти половина детей. По благословению сельского священника, которому в один день приходилось отпевать по пяти младенцев, главный доктор Московской детской больницы Е.А. Покровский составил и издал в 1890 году работу «Об уходе за малыми детьми». В одной из глав
«О присмотре за детьми» он приводит страшную картину жизни простых крестьянских малюток в летнюю рабочую пору.
«Нужда чего не заставляет делать! Бывает так, что в страдное время летом в деревнях иногда на целый день оставляют маленьких детей одних дома без всяких нянек. Протоиерей Гиляровский, описывая воспитание крестьянских детей в Новгородской губернии, говорит: «Я видел, что дети не достигшие года, на целые сутки оставались дома одни-одинешеньки, но чтобы не умерли с голода, то к рукам и ногам их привязаны были соски. Я приносил детям иногда молоко: либо потому, что вся поденная пища их с утра съедена была животными, либо потому, что они сосали из рожка кисельки, квас и воду, в которой растворен был творог весьма не свежий особенно в межумолочьях и скотских падежах. Я видел рожки и люльки, в которых копошились черви».
В Вятской, Пермской и некоторых других смежных с ними губерниях еще очень маленьких детей, едва начинающих держать голову, уже сажают в «седуху», то-есть дуплистый обрубок дерева, вроде небольшой квашни, с толстыми стенками, в средине которой для сиденья ребенка сделана скамеечка. Края этой седухи покрываются кругом тряпками, и всовывают в нее ребенка, иногда даже двухнедельного, если только он родился крепенький. Эти седухи, сплошь и рядом, заменяют собою нянек; в них оставляют детей сидеть целыми часами, а летом иногда целыми днями. Сколько горя натерпится ребенок в этих седухах – понятно всякому.
Та же нужда крестьянская заставляет иногда поручать заботы о детях ветхим старухам и малолеткам. Но ни те, ни другие не могут ходить за детьми и часто губят их.
Немудрено поэтому, что из тысячи родившихся у нас доживают до двадцати лет не более четырехсот, а из них, как показывают отчеты о призывных для воинской повинности, целая пятая часть оказывается хворых, и половина недугов их произошли прямо от дурного ухода в детстве». В то время в России детские приюты только возникали. Открытие яслей и затем приюта при Шамординской обители – явление не столь частое для того времени. Значение же и роль их, учитывая приведенные выше примеры о положении крестьянских детей, велики и значительны. Архимандрит Агапит (Беловидов) в книге «Житие преподобного Амвросия Старца Оптинского» пишет: «… Старец, опытом дознавший цену милосердия и сострадательности к ближним, поощрял и детей своих духовных к этой добродетели, обнадеживая их в получении милости от Милостивого Бога за милость, оказываемую ими ближним. К монахине (Вере Александровне Хрущовой – изд.), заведовавшей детским приютом и всей погруженной в заботы о детях, приехала родственница и очень много говорила о Боге и о душевном спасении. Монахиня же, опомнившись, как за своими хлопотами о детях она мало думает о душе, со скорбью сказала Старцу: «Вот, Батюшка, мирская приехала, да все о душе говорит и думает, а у меня все Таньки да Машки из головы не выходят». В успокоение ее Старец, усмехнувшись, ответил: «Ну, мы с тобой, видно, и на том свете с Машками да Таньками покажемся», – обнадеживая ее тем, что дела милости, по слову Писания, сильны избавить от вечной смерти». В делах благотворительности православные иноки с древних времен видели исполнение заповеди Святого Евангелия о сострадающей и милующей любви к ближним, без соблюдения которой монашеские подвиги – пост, молитва, бдение, – не получали должного нравственного значения.
При шамординском приюте была начальная школа, и сестры не только смотрели за детьми, кормили, поили их, но и с теми, кто постарше, занимались первоначальным обучением чтению и письму, Закону Божию. Архиепископ Евлогий (Смирнов) в книге «Премирное служение» отмечает: «Устав св. Василия Великого предписывал принимать в монастырские школы преимущественно детей-сирот, коих учить грамоте, разным искусствам и ремеслам и быть тем самым им отцами». В древних восточных монастырях существовали школы для обучения детей, учителем которых назначался инок. Помимо обучения грамоте, письму, чтению и рукоделию, разным ремеслам, дети получали воспитание в страхе Божием. Св. Иоанн Златоуст в своих проповедях «советует отдавать детей на воспитание к инокам, дабы сделались они способными различать добро и зло, приобрели это необходимое качество истинно образованного человека в обществе».
Преподобному Амвросию очень нравилось устроение в общине яслей и затем приюта. Отмечая в этом деле усердие матушки Софии, труды которой еще в миру на поприще благотворительности приняли характер подвига, несколько раз повторял: «Ах, как это ты хорошо придумала, мать, как это мне нравится!». В приюте призревалось около 50 девочек; было два отделения: «младшее» для девочек от двух до шести лет и «старшее», из которого девочки по достижении определенного возраста переходили в монастырское общежитие или возвращались в мир. Приезжая в Шамордино, Батюшка всегда посещал приют, дети очень любили его, приветствовали пением молитв и духовных стишков. Современники рассказывали, что нельзя было без волнения смотреть на Старца в эти минуты: «Серьезно и задумчиво слушал он эти детские моления, и часто крупные слезы катились по его впалым морщинистым щекам».
Завещание матушки Софии.
На устроение обители матушка София использовала все свои личные средства. «Нестяжательность Матушки, – пишет в «Жизнеописании» о. Вениамин, – была поразительна! Она не жалела своих личных средств на устройство общины и представляла их в полное распоряжение Старца. Перед смертью своею, она не завещала даже ничего дочери своей, боясь случайно затронуть монастырские средства, т.к. при постоянных покупках участков земли для общины и при производящихся тогда постройках, ее личные средства были тесно связаны с монастырскими». Преподобный Иоанн Лествичник говорит о нестяжании: «Нестяжание есть отложение земных попечений, беззаботность о жизни, невозбраняемое путешествие, вера заповедям Спасителя; оно чуждо печали.<…> Велик благочестиво отвергший свое имение, но свят, кто отвергается своей воли. Первый сторицею имением или дарованиями обогатится; а последний жизнь вечную наследует». По духовному завещанию матушки Софии от 24 июня 1888 года, утвержденному Калужским Окружным Судом, она отказала в полную собственность обители весь свой денежный капитал, также деревянный дом с флигелем, всеми надворными постройками и усадебной землей в 1570 кв. сажень в городе Козельске, близ реки Жиздры, «а равно всякие другие недвижимые и движимые имения ея, в чем бы таковые не заключались и где бы в день смерти ея не оказались». Душеприказчицей она назначила вдову поручика Веру Александровну Хрущеву (монахиню Веру).
Завещая все монастырю, матушка София следовала лучшим традициям наших благочестивых предков. «Процветание монастырей…по понятиям наших предков служило несомненным признаком и залогом нравственно-религиозного развития русского народа. Отсюда понятно, почему они усердно обогащали монастыри. Наши предки были уверены, что все это богатство перейдет в народ, но только в более целесообразной форме, чем из их собственных рук. На Руси относительно церковного богатства всегда господствовало то убеждение, что это «богатство – нищих, богатство сирот, стариков, немощных, в недуг впадших и вообще всех нуждающихся». Для воспитания одних, прокормления других и удовлетворения всех нуждающихся благочестивые люди и давали церкви свои имения, свои люди давали». Монастыри со времени своего возникновения служили центрами религиозно-просветительской, воспитательной и благотворительной деятельности Церкви, которая дает направление умственной и нравственной жизни русского общества. И религиозная жизнь русского народа носила с древних времен монастырский оттенок. Православные люди, стремясь к спасению, надеются получить его через монастыри. Сколько душ было спасено и спасается сейчас в обители Божией Матери, устроенной трудами схимонахини Софии под водительством преп. Амвросия.
