Сегодня видел одного из наших "премудрых"*.
______________________
* Отец Эраст (Вастротский), заведующий оптпнской канцелярией и правая рука отца архимандрита Ксенофонта. Скончался семнадцатого июля 1913 года в мантии с именем Еразма. восьмидесяти пяти лет от роду.
______________________
- Может ли наша жизнь, - задает он мне вопрос, - находиться под непрестанным водительством из того мира, аможе вси земнороднии пойдем?
- Конечно, - отвечаю, - может.
- А как вы относитесь к снам?
Я, было, хотел ответить словами святых отцов Церкви, но "премудрый" меня остановил и подал мне довольно объемистую тетрадку, на пожелтевших страницах которой было написано:
"Письма одной сестры монашествующей к своему отцу духовному и старцу. Рассказ о своей жизни, начиная с двенадцати лет и до семидесяти трех, и далее..."
- Вот, - сказал мне "премудрый", - возьмите эту рукопись себе и воспользуйтесь ею, как хотите.
Я выписал ее всю на страницы дневника своего, а теперь делюсь с моим читателем.
"Желаю вам, первое, описать, всемилостивейший батюшка, - так начинается рукопись, - как велико родительское благословение в жизни нашей, даже и по смерти их. Господь молитвами родителей, по милосердию Своему, не оставляет детей их, на земле оставшихся, предохраняет их во сне и наяву от всякой гибели.
Некоторые необыкновенные явления, случившиеся со мной, грешной, опишу я вам подробно, начиная с дненадцатилетнего моего возраста к до семьдесят третьего года, который минул мне первого февраля 1888 года. Желаю из разных записок и книг моих переписать в одну для соображения многих неверующих. Все видения, которые были мне вроде сна, исполнялись в совершенстве наяву. Сколько я ни старалась получить объяснения по этому поводу от достойных духовных лиц, но на все мои вопросы удовлетворительного ответа не получила, кроме того, что я снам верить не должна. Я вполне с этим согласна; но почему же этими снами я бываю, как будто, предохраняема или от погибели, или от греха? Чья же это рука меня предохраняет? - желаю знать я, многогрешная...
Я была выдана замуж двенадцати лет за пятидесятилетнего богатого, заслуженного воина. Великая была в этом человеке смесь добра и зла, хоть добра в нем было больше, чем зла; а какое и было в нем зло, то оно происходило больше от избалованного его характера; вообще же, он был чувств благородных, когда не находился в своей обыкновенной болезни, в которую впадал нередко. Меня любил он сильно, но от своего дурного характера и сам мучился, и меня мучил.
Мать моя меня любила страстно, более всех детей; и я была к ней сильно привязана, и у груди ее спала до самого замужества. Неудачного моего замужества мать не вынесла и, заболев чахоткою, вскоре переселилась в вечность. Выдать же меня замуж заставила родителей моих нужда, потому что муж мой хотел меня, все равно, увезти, украсть, и тогда бы родители мои расстались со мною навсегда. Но и выдавши меня замуж, мать моя, живя со мною в одной деревне, лишена была возможности меня видеть: муж мой, видя ее любовь ко мне, волновался ревностью и кончил тем, что запретил моей матери ездить к нам в дом. Мать бросила деревню и уехала в город. Через пять лет после моего замужества, мать моя, поручив меня милости Знамения Матери Божией, скончалась жертвою буйного характера моего мужа.
Болезнь моего мужа была запой. Но и в то время, когда муж мой подвергался припадкам этой страшной болезни, мне и тогда нельзя было видеться с моей матерью, потому что людям был отдан строжайший приказ меня караулить и не пускать к матери, а ее не принимать в дом. Но сильная любовь родительницы научила ее, что делать, как обнять дитя свое. Бывало, летнею порою, когда солнце на закате, возьмет она с собою сестру мою, девочку лет одиннадцати, и двенадцатилетнего брата, да девку-слугу, и пойдет с ними из города к нашей усадьбе. За ней несут - кто ковер, кто подушку, а дети несут печенье и разные лакомства. Расположится матушка моя в лесочке около нашей усадьбы на траве на отдых... О, горе было тогда нам с нею обеим великое!... Меня вызвать было дело хитрое, и на это дело отправлялся мой брат. Тихонько пробирался он через сад к стенке нашего дома и, зная, где я сплю, стучал мне в стену. Я выходила к нему тайком, и он провожал меня к матери. Я всегда заставала мою мать сидящей подгорюнившись на ковре. Как увидит она меня, бывало, как бросится ко мне, да так всю меня и обдаст слезами!.. Сколько я ни скрывала моих чувств, уговаривая ее быть покойной, но мудрено было скрыть от любящего материнского сердца желчь, сгонявшую румяней с моих юных щек... Так-то и виделись мы с нею летом, утешая скорбь свою красотой летней ночи и соловьиным пением. Досиживали мы с ней на ковре под кустиком до утренней зорьки, а там прощались, обливаясь слезами... Не вынесла мать моя зимней разлуки со мною, и двадцать пятого марта, на Благовещение, между утреней и обедней, умерла моя родимая, благословив меня иконой Знамения Божией Матери.
"С кончины моей матери, я во всех своих нуждах, во всех скорбях моих, стала припадать с молитвой к материнскому благословению - к Знамению Божией Матери, и с тех пор жизнь моя вся пошла под руководством чудесных видений.
Вскоре после смерти моей матери, я вижу, однажды, во сне, что пришла ко мне мать моя и говорит:
- Ты милуша моя, не пугайся, но воду, которая в кружке твоей стоит, не пей! Посмотри, что в кружке! А впредь на ночь себе в кружку воду наливай сама.
После этих слов я тотчас же проснулась. Посидела на постели, подумала: что бы это значило, что мать моя ко мне явилась? Грустно мне стало, и я горько, горько заплакала; а воды, все-таки, из кружки пить не стала. Эта кружка была серебряная... Утром сняла я с нее крышку и увидела, что как сама кружка, так и вода в ней, позеленели. Стали разбирать дело и добрались до сути: меня, оказывается, хотела отравить одна женщина, близкая моему мужу. С тех пор я сама себе стала наливать воду на ночь в стеклянную кружку.
Это было первое охранение меня в сонном видении.
