Оптиной я не знала, о старцах не имела понятия, не знала, что с ними говорить, даже и помыслить о беседах с ними боялась; но когда услыхала рассказы про великого старца отца Амвросия Оптинского, про любовь его к страждущему человечеству, - я бросилась к нему, под его покровительство, с растерзанным сердцем и измученной душой, с разбитым здоровьем, с жуткой боязнью сойти с ума в тоске по страстно-любимом муже...
С этими чувствами я наскоро собралась и поехала в Оптину пустынь, к старцу Амвросию.
Приехала я в Оптину и тотчас же пошла в скит, где, - сказали мне - живет старец.
Не могу изобразить волновавших меня чувств, когда я подходила к этому святому месту...
Скит во имя святого Пророка и Предтечи Господня, Крестителя Иоанна!..
"Тебе Иоанн Креститель покажет путь, по которому ты должна идти!"
Вспомнились мне знаменательные слова, сказанные мне во сне неизвестным, облаченным в золотую ризу и с лицом, покрытым белой дымкой. Сказаны они мне были еще перед кончиной моего горячо любимого мужа... Неужели здесь совершиться должно их исполнение?.. Сердце во мне билось, как голубь...
Долго я стояла около кельи старца, чтобы хоть сколько-нибудь собрать свой рассеянный ум. Наконец, перекрестилась и вошла в келью.
В келье старца сидело много народа: были монахини, были мирские разного сословия. Я помолилась Богу и поклонилась всем.
Выразить я не могу, какой страх испытывала я, когда сидела в ожидании выхода старца. Меня трясло, как в лихорадке. Я не смела глаз поднять на присутствовавших, думая и чувствуя, что страшней и грешней меня нет никого на свете. Не раз порывалась я уйти вовсе из кельи и даже выходила из нее с намерением более в нее не возвращаться; но точно какая-то невидимая сила меня обратно вталкивала в келью, и я, против воли своей, возвращалась.
Вдруг, в келье зашумели, засуетились; монашенки стали закрывать окошки... Я догадалась, что идет старец. Жутко мне с чего-то стало. Я бросилась в самый отдаленный уголок кельи и села, как преступница какая, дрожа всем телом.
Отворилась дверь внутренней кельи, и в ней показался старец. Все бросились к его ногам, а я не помню, что в это время сделала, помню только, что старец подошел ко мне и спросил, из какой я губернии и уезда. В это мгновение я увидела, что он в мантии, а в руках у него палочка. На голове старца была шапочка, вроде мягкой камилавки. Лицо его было худое, изможденное и очень бледное, и весь он мне показался каким-то неземным видением...
Я была вне себя и продолжала дрожать всем телом.
Тут батюшка обратился ко всем и велел им выйти в другую келью, а мне сказал:
- А ты останься со мною!
И с этими словами запер дверь на крючок.
Сел батюшка на диван и тихо, с кроткой ласкою спросил меня:
- Ну, теперь, раба Божия, сказывай, что тебе нужно от меня!
Голос батюшки проник мне в самую душу. Я упала к ногам его и зарыдала, но выговорить слова не могла. Он положил мою голову на свою руку, а другой рукой накрыл ее, как самая нежная, любящая мать; и долго, долго держал он так свои руки, не отнимая их от бедной головы моей. Старец молчал, и, вероятно, в безмолвии молился обо мне, давая волю моим слезам, пока не иссяк сам собою их невыплаканный источник. Потом батюшка поднял мою голову и стал расспрашивать меня, как я осталась без мужа, каких я лет вышла замуж... Я отвечала, что этого мужа я похоронила второго, что за первого меня родители отдали на тринадцатом году и я с ним прожила двадцать семь лет. Потом я вышла замуж, уже по своему выбору, и со вторым мужем жила восемь лет. Была я немолода, но наружность имела несчастную, которая могла нравиться так, что мне не трудно было утаить мои годы... Батюшка слушал меня внимательно.
- Ну, - сказал он, - пожила ты, А. Н., в свете довольно, повидала всего - хорошего и плохого, радостного и горького, - а теперь пора подумать и о душе своей.
Я опять заплакала, упала старцу в ноги и сказала:
- Батюшка, примите мою душу на покаяние! Я совершенно предаюсь во всем воле вашей.
Батюшка много меня утешал и велел готовиться к исповеди и к святому Причащению.
- Погости, - говорит он мне, - погости у нас в пустыни: тебе спешить некуда, да и не к кому. Будь покойна - я тебя не оставлю. Поди, теперь в гостиницу, отдохни!
Приласкал меня батюшка, благословил... И ушла я от него, не помня себя от ра
дости.
Пока я говела, я каждый день ходила к старцу на благословение. Батюшка меня принимал милостиво, но я всякий раз подходила к нему со страхом.
Наступил день исповеди.
Когда старец взял меня на исповедь, то сказал:
- Исповедуй мне все свои грехи. Припомни от самых юных лет и до сей минуты!
Великое и страшное это было для меня испытание! Ох, как тяжко жить на земле грешному человеку!.. Я тяжело вздохнула. Не утаился мой вздох от прозорливого батюшки. Он молча на меня взглянул и стал надевать епитрахиль и поручи... Что было тут со мною, что творилось в душе моей в эти минуты, того словами и передать трудно. Мне казалось, что я сгорю со стыда.
Несчастная, горькая была доля моя в юности! Тринадцатилетняя девочка замужем за пятидесятилетним! Тяжел и страшен был мне крест этот, и я в семнадцатилетнем возрасте без памяти влюбилась в молодого соседа, полковника, который, выйдя в отставку, поселился жить вблизи от нас, в своей деревне. Красивый, ловкий, образованный был он человек, и с первой же встречи в нашем доме мы без памяти полюбили друг друга. Он умер прежде моего мужа.
Ох, как было трудно рассказать это старцу!
Но батюшка уже все провидел и помог мне освободить душу от тяготевшего на ней греха: он сам мне предложил роковой вопрос и затем сам же и промолвил вопросительно:
- Да?
Я закрыла лицо руками и, сгорая от волнения и стыда, бросилась к его ногам и сказала едва слышным шепотом:
- Да!
- Ну, - сказал он, - теперь ты моя дочь духовная, и я тебя никогда не оставлю.
Батюшка обошелся со мною с такою лаской, с такою милостью, что с этой первой моей встречи я привязалась к нему всею моею душою, всем существом моим, и на сердце моем не осталось у меня от него ни одной сокровенной тайны: я видела в нем от Бога посланного мне Ангела-Хранителя, спасающего душу мою многогрешную.
С этого времени я стала часто ездить в Оптину пустынь. Добрый старец понемногу начал меня знакомить с духовной жизнью и, за его святыми молитвами, я постепенно приучилась отставать от суетной, светской жизни, оставляя ее навыки и привычки.
Однажды, принимая меня в своей келье, батюшка услыхал от меня табачный запах.
- Ты куришь! - спросил он меня.
- Простите, батюшка, - сконфуженно ответила ему я, - курю, и не могу с папироской расстаться.
- Курить - беда невелика, - сказал мне старец, - а можешь ли ты добровольно не курить своих папиросок?
- Не могу: без них меня тоска мучает.
- Вот и беда! - сказал батюшка, - в этом-то и грех состоит, девочка! В страсти - грех, а не в куреньи.
Помолчав немного, старец улыбнулся и прибавил:
- Ну, Бог даст, мы с тобою эту страсть победим! Оставшись вдовой, я переехала жить в деревню. Была уже весна. Со мною в соседстве жила моя двоюродная сестра, которая меня очень любила. Зная мою страсть к цветам, она стала уговаривать меня строить вновь оранжерею, чтобы ею привязать меня к месту, и тем заставить меня навсегда остаться жить в ее соседстве. Я склонилась на ее уговоры, купила лесу, наняла подрядчика, и моя постройка пошла скорою рукою.
И вижу я сон: будто, я где-то иду лугами, на которых растут превосходные цветы, а вдали стоит дом. Подхожу я к этому дому, но людей около него не вижу. Вхожу в комнату, в другую - тоже никого нет. Вошла в третью, вижу: стоит большой стол, накрытый белой скатертью, и за ним сидят три лица, а перед ними на столе лежит раскрытая большая книга. Одеты лица эти в монашеском одеянии. Посреди стола - точно игумения, а по бокам - две монахини. Увидев их, я остановилась у дверей.
- Иди сюда! - сказала мне игумения. Я подошла и поклонилась.
- Чего ты скорбишь? - говорит она, - оттого и скорбишь ты, что живешь не на своем месте. Чего ты не идешь в монастырь?
- Состояния не имею такого, матушка, - отвечаю, - чтобы жить в монастыре.
- А какое у тебя состояние? - спрашивает, - видишь ты эту книгу? В книге этой на одну сторону вносят, а на другой записывают, а там и распоряжаются. Сколько можешь, столько и внеси! Не строй оранжереи, брось все!
Тут я проснулась.
Рассказала я свой сон моему духовному отцу. Он посоветовал мне идти в монастырь. Попросилась я у Белевской игумений, но она меня не приняла, и осталась я жить по-прежнему. Приостановила я, было постройку оранжереи; а прошло с этого сна несколько недель, опять начала ее строить... И вот, во сне я услыхала чей-то грозный голос:
- Не строй! - говорит.
Я остановила постройку, и этим вызвала негодование и насмешки своей двоюродной сестры.
Но я на ее насмешки ответила просто и твердо: "Верю я своим снам"!
А тут и подрядчик мои запил и ушел.
Прошло две или три недели. Вернулся мой подрядчик, и я вновь соблазнилась и стала доканчивать постройку оранжереи. Опять слышу голос, говорящий мне во сне:
- Тебе говорю - брось строить! Вот, тебе и экипаж уже готов, чтобы ехать.
Под крыльцом, вижу стоит экипаж, без лошадей, а каких-то два мальчика в белых рубашках, прочищают мне дорогу к экипажу...
Я проснулась и думаю: что это значит, Господи? Что будет со мною?..
Работу я, однако, остановила, и подрядчика разочла.
Двух недель не прошло с этого сна, - явился ко мне покупатель на имение, и я его продала, а сама переехала на житье в город.
