Не оставляй меня, мама!

Иван Васильевич осмотрел собственную «Ауди», протёр фары и, насвистывая, легко взбежал на второй этаж.
– Машина подана, миледи! – обратился он к женщинам. – Но перед дорогой, по обычаю предков, присядем.
Иван Васильевич устроился возле жены. Роскошная молодящаяся дама, с пышной копной собственных и чужих волос, сидела в мягком кресле перед зеркалом, любуясь собой. В полутени на табуретке сгорбилась старая женщина, около неё – мальчик. По усталому, измождённому лицу  старухи во все стороны, дрожа, разбегаются морщинки. Уголки сухих бесцветных губ опущены. Только глаза молодые и зорки, словно с другого лица. Гладя шершавой рукой уткнувшегося в подол малыша, скользнула взглядом по широким плечам сына и повернулась к окну. Там, на горизонте, расправляло свои прозрачные крылья утро. Рождался ясный и тёплый день… А перед глазами её возникает редколесье, где она собирает чернику, небольшая куртина сизолистого малинника, из которого доносится до её слуха детский плач. Пробираясь сквозь густое сплетение веток, она вдруг увидела в самой середине зарослей стоит на ещё неокрепших, кривых ножках ребёнок. Оглянулась, осмотрелась – вокруг ни души. Аукала-кричала, но кроме сороки, никто не откликнулся.
Вернулась домой без ягод, но не пропал день даром: она стала матерью…
.
***

.
… Запах сена… Жаворонок рассыпает звон серебряных колокольчиков. А она,
простоволосая, уставшая, повесила грабли на вешало и, приложив ладонь к глазам, смотрит вдаль. По скошенному лугу бежит её Ваня в коротеньких штанишках.
– Мам, а зачем кладбище? – обхватив ноги матери, спрашивает запыхавшийся мальчик.
– Люди стареют и умирают…
– Ты не умрёшь, ты не оставишь меня, мамочка?
– Успокойся, сынок, – целует она его в жёлтый вихор. – Вырастешь, будешь сильным и добрым, как твой отец… – И тут же испугалась: а вдруг он начнёт расспрашивать, какой у него был отец. Что ответить. Как удовлетворить детское любопытство, если она и сама не знает Ваниного отца? Не один год переживала, что вот придёт незнакомый мужчина или женщина и отберёт у неё единственную радость. Однако розыски Ваниных родителей не прекращала, хотя и понимала, что детей в лесу не теряют. Ване об этом ничего не говорила. Но годы шли, а розыски оставались безуспешными. Махнула рукой…
– А отец же умер, – заволновался Ваня.
– Он не умер бы, сынок, если бы… – ответила мать, и отвела глаза в сторону.
Большие испуганные детские глаза всегда стояли перед нею, когда она вспоминала сына. А он вырос, выпорхнул из материнского гнезда, соколик, – уехал учиться в город. Трудно ей было одной, а всё же посылочки регулярно отправляла. То сальца, то носки свяжет – в городе всё Ване сгодится. Сколько тёплых писем получала от него. Сколько радости было, когда он приедет на каникулы: накосит сена, свезёт в сарай, огород обработает, яблоньки польёт.
.
***

.
Промчались годы учёбы, и Ваня стал инженером. За её накопления купил квартиру, женился. Видную жену взял, тоже инженера, правда, немного с гонорком и намного моложе, но мать не обращала на это внимания. Была рада, когда сын с невесткой позвали её в город внучонка присматривать. Продала избу, низко поклонилась обжитым местам, соседям, и подалась к внуку. Души в нём не чаяла. Сын с женой работали, а старая мать постепенно привыкала к городской жизни. Поднимется чуть свет, завтрак приготовит, всех накормит, уберёт квартиру – и в магазин. И всё волнуется: успеет ли обед приготовить. А там и ужин не за горами.
За день, бывало, и присесть некогда. Но другой жизни она и не хотела. Тешило старую то, что детям нужна…
Заморозок в сыновней квартире наступил, когда Васятка в школу пошёл. А потом началось: то обед невкусный, то она сядет не там, то не так пройдёт. Под тяжёлым взглядом невестки не знала куда деть свои натруженные руки.
.
***

.
Иван Васильевич свой разговор с матерью начал издалека:
– Пора уже, мать, тебе и отдохнуть, наработалась вдоволь, – отводя глаза в сторону, сказал сын. – Какой в городе отдых? Шум, гам, воздух не тот…
– Знаю, сынок, и вижу, – и глаза её затуманились, а сердце будто кто руками сжал, холодными и чужими. – В деревню поехала б, да ноги плохо носят…
– Зачем в деревню! – с фальшивой бодростью перебил её сын. – Здесь у нас за городом есть такой дом в лесу, где за стариками ухаживают, кормят.
.
***

.
– Бабушка, ты плачешь? – встрепенулся внук.
– Нет, Васятка.
Иван Васильевич вынул бумажник, пересмотрел какие-то бумаги, хранившиеся в нём, сунул обратно в карман, поднялся и пошёл к дверям.
– Давай прощаться, Васятка, – с ловкой беззаботностью проговорил отец. – Машина у нас своя, будем  бабушку проведывать…
Васятка молчал.
– Кому я сказал, пошли! – повысил голос отец.
Васятка не отреагировал.
– Ты, что? – загремел Иван Васильевич.
Сын не подчинился ему впервые и это злило и волновало отца.
– Я для него всё делаю, жизни не пожалею, а он, видишь, какой!
– Не нужна мне твоя жизнь… Пусть бабушка с нами остаётся, – всхлипнул Васятка и с ненавистью посмотрел на отца. От этого взгляда у Ивана Васильевича дух перехватило. – Подожди, вот вырасту и тебя сдам в этот дом.
Слово «сдам» как обухом садануло по голове отца. Непослушными ногами прошёлся по комнате, но в голове стучало: «сдам», «сдам». «сдам». Бешено колотилось сердце.
Пришёл в себя в коридоре. Постоял, достал бумажник, вынул документы, изорвал их и выбросил в корзину.
Войдя в комнату, зло посмотрел в глаза жены. От его взгляда она вся съёжилась.
– Извини, мама, – склонил перед матерью голову.
Старуха заплакала.
Иван Васильевич подошёл к окну. Он не слышал ни рёва автомобилей, ни слов сына, который утешал бабушку. Он видел летний день, полный луг света и запахов свежего сена, видел себя – желтоголового пацана, который протянул ручонки к маме, умоляюще просил: «Ты не умрёшь, ты не оставишь меня, мамочка?»