Житие духовного сына преподобного Нектария
Архимандрита Бориса (Холчева)
В одной из проповедей о. Борис говорит: «Сам Господь Иисус Христос засвидетельствовал Истину Православия Своей жизнью, и смертью, и Воскре- сением, а от Него тянется золотая цепь свидетелей Истины Православия». И сам старец архимандрит Борис явился одним из живых звеньев этой великой цепи. В самые страшные гонения он не прекращал совершать Литургию. В послевоенные годы через о. Бориса открыто для всех засиял в Средней Азии свет оптинского старчества. В 1959 г. о. Борис с амвона кафедрального собора говорил от имени тех, кто составил мученический венец России: «Да, братие, вера наша засвидетельствована, и мы поистине можем сказать: «Ад, где твоя победа!»
Храм Николы в Пленниках полон. Трудно руку поднять, чтобы перекреститься. Совершает Литургию настоятель о. Алексей Мечёв.
Как поднимешься по довольно крутой лестнице и ступишь на пол храма, тут у входа, около правой стены, под большой иконой Святителя Николая («хозяина храма», как любил называть его батюшка о. Алексей), на самом проходе стоит юноша. Он весь погружен в совершающееся богослужение и не замечает того, что мимо него все время протискиваются люди. Это студент историко-филологического факультета Московского Университета Борис Васильевич Холчев. Будущий архимандрит Борис.
В конце прошлого столетия в городе Орле на тихой улице стоял дом с верандой, окруженный садом. В окна его на ночь по-старинному вставлялись ставни. Там жила семья Холчевых. Отец - служащий, мать, бабушка и пятеро детей: четыре мальчика и девочка. Старшим из них был Борис; родился он в 1895 году 7 июня (ст. стиль).
Жизнь шла спокойно и счастливо. Родители очень любили детей, но баловства не было. По праздникам всей семьей ходили в церковь.
Дом, в котором они жили, принадлежал еще их деду – сыну крепостного. Он был глубоко верующим человеком. В молодости обучался иконописи и впоследствии даже имел учеников. Одна из написанных им икон – икона Трех Святителей – до сих пор хранится у его потомков. Борис унаследовал от деда некоторые его черты – сильную волю, твердый характер, целомудрие.
Дети иногда ссорились, случались и драки, но всегда без Бориса. Ни у кого даже мысли не возникало, что с ним можно поссориться. Никогда не видели его раздраженным, а только спокойным, серьезным, почти всегда с книгой.
Научившись читать в раннем детстве, он почти сразу начал собирать библиотеку, выдавал братьям и товарищам книги, записывал в карточки. Читал Борис постоянно, особенно любил русскую поэзию, часто декламировал стихи своим близким, изучал труды по философии, естествознанию, выписывал научные журналы. Чтобы покупать книги, давал уроки. Впоследствии многие воспользовались книгами его библиотеки.
Борис был мало похож на сверстников, с юных лет удивлял старших своей самостоятельностью и серьезностью. Смеялся редко. Дети безпрекословно слушались его, хотя родителям не всегда подчинялись. Когда мать или отец по каким-нибудь причинам не могли идти в храм, Борис шел на службу со всеми ребятами.
Приходили к Борису его товарищи, вели долгие беседы на религиозно-философские темы. Убеждения свои Борис отстаивал твердо. В седьмом классе он подружился с одноклассником евреем Шмидтом, очень способным юношей, но постепенно стал выявляться разлад в их взглядах. Борис все сильнее углублялся в Православие, много читал из творений св.отцов. Шмидт был атеистом. Они имели несколько разговоров о вере, после которых Борис сказал домашним: «Шмидта больше не принимайте», – и Шмидт перестал появляться в их доме.
Учился Борис в I Орловской гимназии, способностями отличался выдающимися. Там его считали уникумом, прочили будущее научного светила.
Внутреняя жизнь Бориса лучше всего видна в его сочинениях, написанных в эти годы. Свои познания он уже тогда проверял внутренним опытом, трудился над переделыванием самого себя в духе Евангельских заповедей.
Много лет спустя он говорил: «Надо трудиться, чтобы привлечь к себе благодать Божию, если не будет борьбы, труда, то и благодати не к чему будет прикоснуться».
Уже тогда, 17-летним юношей, он ничего не приписывал себе, понимая, что без помощи Божией сам ничего доброго сделать не может.
Окончил гимназию Борис с золотой медалью и получил поощрительную стипендию для продолжения образования.
Вскоре он впервые поехал в Оптину Пустынь. В то время там было два старца: о. Анатолий и о. Нектарий. О. Борис рассказывал, что, побывав у обоих, сразу почувствовал, что его старец о. Нектарий.
О. Анатолий принимал всех, иное дело старец Нектарий. Каждое утро он выходил в хибарку, всех благословлял, некоторым что-то говорил. А далее следовало испытание. Вызывал к себе на беседу о. Нектарий только некоторых. Люди ждали день, другой, и постепенно отсеивались те, которых о. Нектарий не считал нужным принимать. Борис просидел три дня, наконец к нему подошел келейник о. Нектария, назвал его по имени, которого знать не мог, и сказал, что Батюшка зовет его.
О трудностях, какие надо было преодолеть, чтобы попасть к старцу Нектарию, о. Борис любил рассказывать и всегда заканчивал словами, что тех, кто преодолевал все, старец утешал «великим духовным утешением».
В последние годы не раз о. Борис говорил: «Все, что мне сказал о. Нектарий, уже исполнилось, осталось одно, после чего я скоро умру».
Конечно, Борис спрашивал старца, каким путем ему идти далее. Об этом рассказывал о. Борис своей духовной дочери, и ей очень хорошо запомнились слова: «...Нет, Боря, тебе надо учиться». «Даже Авву Дорофея на первое время запретил читать», – добавил о. Борис.
Перед первой поездкой в Оптину он останавливался в Москве у своих родных, но, поступив на историко-филологический факультет Университета, поселился в общежитии. Материальной помощи от родных он не имел, на жизнь зарабатывал уроками.
Когда Борис побывал в разных храмах Москвы, сердце его расположилось к церкви «Николы-Кленники» на Маросейке, очень близкой оптинскому духу. Настоятелем храма был о. Алексей Мечев. Оптинские старцы говорили про него приезжающим москвичам: «Зачем вы к нам ездите, у вас в Москве есть свой старец о. Алексей».
В 1919 году и сын его Сергий по благословению оптинского старца Анатолия принял священство. В храме была прекрасная уставная служба. О. Сергий говорил глубокие проповеди. Духовные дети о. Алексея и о. Сергия по очереди прислуживали в алтаре, пели, читали Апостол, каноны. Но Борис никогда не участвовал в этом. Во время службы он всегда стоял на обычном своем месте, углубленный в совершающееся богослужение.
По благословению о. Нектария в Москве он обращался к о. Алексею и всегда у него исповедовался. О. Борис рассказывал, что однажды в храме появилась откуда-то приехавшая схимница, одетая во всю схимническую одежду. Многие подходили к ней, она благословляла и каждому что-то говорила. Борис тоже подошел, она благословила его и произнесла какой-то текст из Священного Писания, из которого он понял, что очень скоро умрет, и совершенно потерял душевный мир. Пойти к батюшке о. Алексею? Но у него полна лестница народа, ожидающего приема. Увидев о. Сергия, Борис рассказал ему, что случилось. Тот провел его к Батюшке через «черный ход», то есть через кухню. Батюшка, выслушав, сказал: «Если бы эта схимница была истинная, то она сидела бы в своей келье и молилась. Если же она ездит по разным храмам, да еще говорит что-то людям, значит, она не истинная. Не придавайте никакого значения слышанному от нее». Вся тяжесть снялась с души у Бориса, и водворился прежний мир.
В Университете Борис быстро обратил на себя внимание профессоров. Особенное отношение к нему более всего было заметно на экзаменах, похожих скорее на собеседование, чем на проверку знаний. С самого начала Борис начал вести научную работу под руководством известного проф. Г. И. Челпанова, который считал Холчева одним из лучших своих учеников.
Среди студентов у него появились верующие друзья. Образовался как бы небольшой религиозно-философский кружок. Двое из членов этого кружка под влиянием Бориса перешли из лютеранства в Православие.
Время от времени Борис ездил в Оптину, беседовал со Старцем и ничего не предпринимал без его благословения.
В предреволюционные годы начались материальные трудности. Борис старался помогать родным, для чего давал уроки, приходилось пропускать лекции. Это заметил профессор Челпанов. Однажды он подошел к Борису и спросил его о причине отсутствия. Вскоре по ходатайству Челпанова Борису была назначена стипендия – одна из десяти, предназначенных для особенно выдающихся студентов Университета.
Революция застала Бориса на 3-ем курсе. Учеба была сильно нарушена. Волнения студентов оборачивались срывом лекций. Здания Университета и общежитий не отапливались, питание становилось все более скудным.
Несмотря на многие трудности, в 1920 году Борис окончил Университет и был направлен в родной Орел для преподавания психологии и логики в Орловском Педагогическом институте, где по конкурсу занял профессорскую должность. Попасть в 1920 году к родным было великой милостью Божией. У него уже начинался туберкулез, и московские условия он не смог бы вынести.
Родные очень заботились о том, чтобы женить Бориса. Обычно он отшучивался в ответ на предложения родных познакомить его с девушками. Однажды дядюшки и тетушки, собравшись вместе, настойчиво пытались выяснить, как Борис смотрит на вопрос о женитьбе. «Как-нибудь надо устраивать свою жизнь», – говорили они. «Как-нибудь надо», – ответил Борис с улыбкой.
Он скучал по Москве. Душа его тянулась к ставшему родным храму «Николы-Кленники». Господь исполнил его желание. В 1922 году Г.И.Челпанову удалось создать крупный научный центр – Московский психологический институт. Борис Васильевич возвратился в Москву и стал научным сотрудником Института. Он вел на медико-педологической станции Наркомпроса и в I Вспомогательном институте для дефективных детей исследование психологии малолетних преступников.
В этом же 1922 году умер в Оптине старец Анатолий. Вслед за этим закрыли и саму Оптину. О. Нектарий пережил арест, после которого ему предложили выехать за пределы Калужской области. Некоторых монахов арестовали, некоторые разъехались, но многие остались вблизи родного монастыря, поселились на квартирах в Козельске. Среди них были близкие Борису о. Никон Беляев и о. Рафаил Шейченко. А о. Нектарий выбрал село Холмищи, находящееся на границе области, в 50 верстах от Козельска. Попадать к Старцу стало намного труднее, но, как рассказывал о. Борис, живущие в Козельске его друзья помогали в этом – доставали лошадку.
В 1923 году 9/22 июня умер батюшка о. Алексей Мечев. Своих духовных детей он передал своему сыну о. Сергию, который стал настоятелем храма.
О. Борис рассказывал своему духовному сыну о. Василию Евдокимову о своей последней исповеди у о. Алексея после Литургии, совершенной Батюшкой в своем родном храме перед отъездом в Верею, где он и скончался.
На левом клиросе главного придела, где обычно О. Алексей исповедовал, его ожидал Борис. Батюшка, едва державшийся на ногах, появился в открытой северной двери. Он был так слаб, что, видимо, лишний шаг был ему труден. Остановившись, он привалился к притолке. Все то, что было в душе, с чем Борис шел к о. Алексею, чтобы исповедать ему, Батюшка произнес сам, накрыл его eпитрахилью и отпустил.
Тут же О. Алексея подхватили под руки, и он в последний раз прошел через храм к двери, чтобы уже никогда не возвращаться сюда живым. Через месяц его привезли в храм отпевать.
* * *
В институте Борис познакомился с врачом психо-неврологом Сергеем Алексеевичем Никитиным – будущим епископом Стефаном. При первой встрече с ним Борис подумал: «А ведь он верующий – по глазам видно». То же самое подумал и Сергей о Борисе. Сергей Алексеевич также ходил в храм «Николы-Кленники» и был духовным чадом о. Сергия. (Впоследствии он возглавил двадцатку храма и был арестован в 1931 году вместе с о. Борисом).
Перед Борисом в то время открывался путь блестящей научной работы, ибо он стал одним из первых ученых, занимавшихся проблемами экспериментальной психологии. Он должен был защищать диссертацию. День был уже назначен. И Борис поехал к Старцу за благословением. О. Нектарий, до сих пор одобрявший и даже поощрявший его научную деятельность, на защиту диссертации не благословил и сказал: «А теперь оставь все это и посвящайся в диаконы в церковь «Николы-Кленники».
Много и от многих пришлось вытерпеть за это Борису. Но он был непоколебим.
Наверное, и о. Сергий немало был удивлен, когда Борис пересказал ему слова о. Нектария. Он сказал: «Как же можно просить о посвящении вас, когда вы не женаты? Поезжайте к Старцу еще раз».
Когда Борис приехал, Старец ответил: «Скажи им: «Епископ не может быть женат». С этим вернулся он к о. Сергию.
Родители Бориса с одобрением встретили весть о будущем священстве сына. 8/21 апреля 1927 года, в Великий Четверг, архиепископ Иннокентий Бийский рукоположил его во диакона.
А в Холмищах в это время Старец слабел, хозяин дома не писал об этом, доходили только глухие слухи. О. Борис с духовной дочерью Старца Софьей Александровной Энгельгардт по благословению о. Сергия поехали к о. Нектарию. Перед этим люди приезжали и возвращались ни с чем, хозяин не допускал, говоря, что очень следит за домом сельсовет, и Старец будто бы не хочет принимать.
Приводим рассказ самой С. А. Энгельгардт: «О. Борис и я по благословению о. Сергия едем в Холмищи. В лесу тает снег, везде широкие ручьи, дороги нет. С большим трудом мы наконец добираемся пешком до села. Уже темно, и хозяин впускает нас в дом. Утром нас зовут к Старцу. Он очень слабенький, благословляет нас и с трудом произносит: «Когда приедет о. Сергий?» – это были его первые слова...
Приезжает о. Сергий, вызванный телеграммой, подходит к постели умирающего Старца и опускается на колени. О. Нектарий приветствует его словами: «О вас не безпокоюсь». – «Спасибо, батюшка, спасибо», – радостно и взволнованно отвечает о. Сергий. Позднее он несколько минут беседовал со Старцем наедине.
О. Сергий не имеет возможности остаться. По предположению приехавшего с ним врача С. А. Никитина старец проживет еще недели три. Но получилось иначе, о. Нектарий стал очень быстро слабеть. Вскрылись реки, воды везде так разлились, что даже верховой не мог проехать к волостному селу, чтобы дать телеграмму.
Старец хотел, чтобы о. Сергий его напутствовал, но этого не получилось. В день смерти, вечером, неожиданно приехал его духовный сын о. Адриан Рымаренко, который и читал над ним отходную и облачал его вместе с сельским священником».
А о. Сергий с о. Борисом и другие священники, духовные дети Старца, приехали уже к похоронам.
Духовник о. Нектария о. Досифей, когда узнал, что Старец умирает, рвался к нему. Но при последнем свидании, когда о. Досифей спросил: «Когда теперь к Вам приехать?», о. Нектарий сказал: «Приедешь ко мне по суху». Нарушить слова Старца он не мог и в большом горе оставался в Козельске, потому что кругом была вода. (Воспоминания шамординской монахини Амвросии Оберучевой).
Оптинские монахи, живущие в Козельске, были убеждены, что тело старца привезут в Козельск.
Ухаживающая за ним м. Мария «трижды спрашивала о. Нектария, где его хоронить. Он в это время уже почти не говорил, но каждый раз рукой указывал в сторону сельского кладбища». (Воспоминания С.А.Энгельгардт).
К похоронам все-таки прибыли из Козельска бывший келейник Старца иеромонах Севастиан и инок Георгий.
Все приехавшие священники, духовные дети старца: о. Сергий Мечев, о. Андрей Эльбсон, О. Александр Гомановский, о. Адриан Рымаренко, о. Петр Петриков, диакон о. Борис Холч.
Прощаться со Старцем собралась многочисленная толпа. Торжественно отпели Старца и на руках отнесли на сельское кладбище.
* * *
Вернувшись с похорон, о. Борис ежедневно служил в храме на Маросейке.
На летний праздник Казанской иконы Божией Матери в 1928 г. владыка Арсений Жадановский (епископ Серпуховской, бывший настоятель Чудова монастыря) в храме «Николы-Кленники» рукоположил о. Бориса во пресвитера. О. Борис о Владыке всегда вспоминал с благоговением и большим теплом и говорил, что он исполнен был великой духовной силы и мудрости.
У о. Алексея Мечева в Верее (близ Можайска) был небольшой домик. Там, бывало, он отдыхал, там и скончался. В этот домик ездил и о. Сергий в свободные дни, в Верею приезжали на отдых и его духовные дети. Сюда о. Сергий посоветовал поехать и о. Борису, подальше от городского шума, чтобы служить в тамошнем храме 40 обеден, как полагается новопосвященному иерею. В то время служили в верхнем летнем храме, а нижний во имя Казанской Божией Матери предоставили о. Борису. Там он начал свое служение, на котором присутствовали только самые близкие. Одна из духовных дочерей о. Сергия вспоминает эти дни:«Утренние и вечерние молитвы читали по очереди отдыхающие сестры. За трапезой читалось житие дневного святого. По вечерам, во время прогулок с о. Сергием и о. Борисом к реке или в лес, бывали очень интересные духовные беседы».
Вернувшись в Москву, о. Борис стал служить вместе с о. Сергием. Проповедей в то время он не говорил. И на исповедь к нему очень мало кто подходил, потому что духовным отцом прихожан и самого о. Бориса был о. Сергий. А к о. Борису в то время относились как к старшему брату. Но недолго пришлось им послужить вместе. 16 октября 1929 года о. Сергия арестовали и выслали в один из маленьких северных городов – Кадников Вологодской области. Туда стали ездить духовные дети. Едет одна, а письма везет от всех. Так что руководство его при этой высылке не прекратилось.
* * *
У одной особы, работавшей с о. Борисом в институте, была в Ленинграде близкая подруга – хирург 1-го выпуска врачей-женщин, человек широких интересов, всесторонне образованный. Она очень любила свое врачебное дело, но не находила в нем полного удовлетворения души. Приятельница написала ей об о. Борисе как об интересном, глубоко образованном человеке, который все оставил и сделался простым священником. Марию Петровну (так звали врача) очень заинтересовал о. Борис, и она незамедлила приехать. Пришла в храм к началу всенощной. Беседа их с о. Борисом длилась всю всенощную, после чего она стала его духовной дочерью.
Но когда через некоторое время Мария Петровна вновь приехала, о. Борис уже был арестован (в мае 1931 г.).
Одна из духовных дочерей о. Бориса вспоминает: «Мы по двое ежедневно дежурили на северном вокзале, ссылали тогда больше всего на север. Арестованных обычно привозили на вокзал в закрытом автобусе, у которого только наверху были узенькие окошечки. Он был темно-серого цвета, и все москвичи называли его «черный ворон». Заключенных высаживали, выстраивали и под конвоем вели к приготовленным вагонам на посадку. Как раз когда мы с Анной Федоровной Родниковой дежурили, увидели уже на перроне группу арестованных, которых вели под конвоем. Среди них были о. Борис, Сергей Алексеевич Никитин и еще двое из нашего храма. О. Борис, увидев нас, поднял руку, чтобы нас благословить, но конвоир так ударил его прикладом, что он упал на одно колено.
На соседней платформе оказались сестры Сергея Алексеевича, кто-то из них крикнул: «Сережа!», но он и виду не показал, что это ему кричат. Хотелось проводить, но идти около них конвоиры не позволяли, и мы обежали какими-то дворами, чтобы попасть на товарную станцию, откуда отправляли арестованных. Но, конечно, опоздали. Они уже были в вагонах, и у каждой двери столыпинского вагона стоял конвоир. Анна Федоровна была бойчей меня, разговорилась с конвоиром и упросила взять от нас маленькую передачку».
А Мария Петровна, как только стал известен район, куда сослан о. Борис, тут же поехала туда, отыскала лагерь, в котором он находился, назвалась его теткой и выхлопотала свидание. Обычно когда приезжали родные, останавливались у кого-нибудь в ближайшей деревне. Арестованным разрешали после работы не возвращаться в барак, а переночевать у родных. Так сделала и Мария Петровна, и несколько дней, на сколько дано было свидание, о. Борис приходил к ней, проводил с ней вечер и ночевал.
Вернувшись в Ленинград, Мария Петровна уволилась с работы и все время лагерной жизни о. Бориса ездила к нему и посылала посылки, а ей в это время был уже 61 год.
Ссылка для о. Бориса была очень тяжела. Как-то уже много лет спустя он поделился, что ему тяжело смотреть на постройки барачного типа, потому что они напоминают лагерь. Особенно страшен был этап. Далеко не все его выдерживали. Некоторые падали на дороге, их так и оставляли умирать, этап не останавливаясь шел дальше. Рядом с о. Борисом шел изнемогающий человек. О. Борис, желая поддержать его, сказал: «Поверьте, придет время, мы и этот этап будем вспоминать, как прошлое».
Когда он прибыл на место назначения, там, среди заключенных, оказался один из его близких по Оптиной Пустыни – иеродиакон Рафаил. Он работал ветеринарным фельдшером и жил не в бараке, а имел привилегированное положение, пользовался «отдельной комнатой» – стойлом в свинарнике. Кто-то сказал ему, что с вновь прибывшим этапом появился новый заключенный, обращающий на себя внимание особым видом. О. Рафаил узнал о. Бориса. Радость была великая. О. Рафаил добился, чтобы о. Бориса не помещали в общий барак, а разрешили жить с ним в свином стойле. Там они вдвоем встречали Пасху.
Из лагеря о. Борис вышел очень слабым, с возобновившимся процессом в легких. Вернулся в свой родной Орел. Мария Петровна поселилась там же, чтобы служить ему.
Вскоре умер его отец. Три года прожил о. Борис в Орле под надзором. После двух вызовов в ГПУ он решил переехать в город, где его никто не знает.
О. Сергий в это время уже окончил свой лагерный срок и жил в деревне под Калинином, работая в Калинине фельдшером. Посоветовавшись с ним, о. Борис в 1938 году переехал в Рыбинск вдвоем с Марией Петровной. Сняли домик в тихом переулке. У о. Бориса была инвалидность по туберкулезу и очень сильная близорукость, и числился он племянником Марии Петровны, на ее иждивении.
Жили очень уединенно. Общались лишь с живущими там в ссылке духовными детьми о. Сергия. Они исповедовались у о. Бориса и помогали, чем могли. Для о. Бориса это были годы почти затвора. Литургию часто служил один.
Но вот неподалеку от них поселился о. Сергий, и между ними возобновилось радостное для обоих общение. Сейчас уже не помнится, сколько времени это продолжалось. О. Сергию пришлось уехать. И лишь в 1941 году ранней весной он поселился в деревне на берегу Волги, верстах в 20 от Рыбинска. Сообщение было пароходом. На нем работала девушка, через которую они переписывались. А один раз была встреча в лесу. Долго беседовали они в глубине леса, сидя на сваленном дереве. Это был их последний разговор в земной жизни.
О. Сергий сказал тогда, что чувствует, что скоро умрет. Он и другим говорил: «Если они еще раз возьмут меня, то убьют».
В день Рождества св. Иоанна Предтечи – 24 июня/7-го июля – о. Сергия арестовали. Умер он, как удалось узнать, в самом конце года. Но как умер? Это осталось никому не известным. Узнали о смерти лишь в 1950 году. 29 декабря 1950 г. о. Борис, служивший тогда в Фергане, отпевал его в Крестовой Церкви архиерейского дома в Ташкенте. Присутствовали лишь епископ Гурий и архимандрит Иоанн Вендлянд. Разрешительную молитву читал владыка Гурий.
* * *
Из воспоминаний духовной дочери о. Бориса:
К 1946 году жизнь Батюшки изменилась. Они были уже не вдвоем, прибавилась Елена Петровна Башкирова, бывшая сослуживица Марии Петровны, и сестра о. Бориса Марья Васильевна после смерти матери переехала из Орла к нему. Елена Петровна работала врачом и материально очень помогала.
Много было пережито за эти годы. Помню, вечером сидела у него и рассказывала все, что было за эти годы. Он сидел, опустив глаза, и слушал не перебивая. Удивительно легко было ему рассказывать. Так было всегда и прежде. Помню исповедь: аналоя не было, крест и Евангелие лежали на столике, на котором он служил. Он стоял перед столиком, я за его спиной. Совершенно не чувствовалось присутствия человека, а словно один Бог. Когда замолкнешь, он скажет два – три слова, не больше, но именно те самые, которые тебе нужны. Он велел вести дневник и приезжать раз в один или два месяца. Очень ценное это было время, бодрое внутренне.
