Леонид очень хотел стать монахом, и желание его было исполнено веры и любви к Богу.
«Рукоположение – это за послушание, – говорил он, – а монашество – по желанию сердца. Каждый православный христианин в тайне своей души хочет стать монахом, – продолжал он, – но не каждый имеет столько мужества и сил, чтобы вступить на этот путь, поэтому многие находят себе оправдание. Ну и пусть находят, лишь бы только монашество не хулили. Хула на монашество – это грех последних времен».
25 сентября 1991 года послушника Леонида постригли в иночество с именем Трофим.
Новопостриженного инока, как это обычно бывает, братья поначалу частенько называли по старому, но он нисколько не смущался этим, и всегда отзывался и на мирское имя. Однажды один паломник обратился к нему, назвав его по старой привычке Леней, и тут же стал извиняться:
– Ты уж прости меня, отец, что так тебя назвал: не привык пока.
– Да ничего, – ответил Трофим, – называй, как хочешь, хоть пеньком. Так даже лучше.
Простота и смирение Трофима так располагали к нему людей, что всякий, находящийся рядом с ним, становился открытее и чище. Но некоторые не понимали сердечного, простодушного поведения Трофима и считали, что он не монашеского устроения.
– Монах на земле должен быть и жив и мертв, – говорил будущий мученик, на деле исполняя сказанные слова, ибо для добрых дел он всегда был жив и энергичен, а для мирских и греховных желаний уподоблялся мертвецу.
Он стремился к тому, чтобы ничем не выделяться, чтобы никто не заметил в нем какой-либо особенной молитвенности, но всегда для всех был как все, считая себя хуже всех.
– Это Трофим, что ли, постник? – с удивлением и нескрываемой улыбкой на лице говорили иногда о нем. – Трофим, что ли, аскет? – посмеивались некоторые духовно неопытные монахи.
А Трофим радовался и всегда умилялся, когда кто-то говорил о нем как о нерадивом иноке.
– Пусть говорят. Пусть люди знают правду. Негоже мне, нерадивому, изображать из себя монаха. Зачем эта актерская игра, – говорил Трофимушка, а сам втайне от всех вел строгую подвижническую жизнь.
Каждый день посещал он храмовое богослужение.
– Иноку просто необходимо посещать ежедневно храм, – говорил Трофим одному из послушников, – потому что, не ходя в церковь на службу, он уподобляется церковному колоколу.
– А почему? – спросил тот.
– Потому что колокол в храм созывает, а сам-то там и не бывает, – отвечал Трофим.
Обычно в храме он пономарил, а когда был свободен от послушания, то тихо становился где-нибудь в углу у икон и молился за всех своих братьев и сестер, которых теперь у него было очень много.
– Вот мы оставили родных и приехали работать сюда Матери Божией, – сказал как-то Трофим паломникам, чрезмерно безпокоившимся о своих родных, живущих в миру, – неужели вы думаете, что Матерь Божия оставит их? Не печальтесь, только верьте и молитесь, и Она, Пречистая, Сама все устроит.
Трофим очень любил Матерь Божию и часто подолгу горячо молился Ей. Он с любовию лобызал икону Спорительницы Хлебов, которая распростерла пречистые свои руки над нивами и полями, как бы обнимая и утешая всех чад своих. «Молитесь Матери Божией Спорительнице хлебов, – говорил Трофимушка, – и никогда не узнаете, что такое голод».
С первых дней своего приобщения к храму, в среду и пятницу будущий мученик ничего не вкушал и даже не пил воды. Великим Постом, первую и последнюю седмицы, он совсем проводил без пищи, а в остальные дни употреблял ее только лишь один раз в день. Нет сомнений, что такое правило поста можно соблюдать лишь при особой благодати и помощи Божией. Но несмотря на трудность послушаний, которых у Трофима было много, он никогда не позволял себе никакого послабления.
Навык к строгому пощению Трофим приобрел еще в миру. Щеки его всегда были сильно впавшими и телом он был очень худ. Как-то однажды, еще до монастыря, пришел он домой с работы, достал из кармана фотографию и, показывая ее матери, говорит:
– Мам, а мам! А почему так бывает? Фотографировались мы вроде бы с друзьями все вместе, а на фотографии меня нет?
– Да вот же ты, сынок, – сказала Нина Андреевна, указывая на сидевшего справа в белой рубашке Леню.
– Да нет, это не я, – ответил он.
– Да как же не ты, когда ты! Вот, смотри, и рубашка твоя.
– Рубашка вроде бы моя, а лицо не мое.
– Ну как же не твое, сынок?
– Нет, – отвечал Леня, – ты посмотри какой он худой. Разве я такой?
– Такой, – ответила Нина Андреевна и с материнской заботой принялась наставлять сына:
– Надо хорошо кушать, сынок, и не поститься так шибко, тогда и не будешь таким худым.
Но, несмотря на худобу, Трофим был очень крепким и сильным. Как-то надо было перенести огромный шкаф из братского корпуса в монастырскую гостиницу. Послушание это поручили иноку Трофиму и двум послушникам. Трофим взял шкаф с одной стороны, а братья вдвоем с другой, и так несли его. «Мы устали и попросили Трофима остановиться, – вспоминал один из них, – он сразу же остановился и, взяв почти всю нагрузку на себя, опустил шкаф на землю. У меня, помню, руки обрывались от этого шкафа, а Трофим нисколько не устал». Некоторые вспоминают, что он одно время нес послушание в монастырской кузнице и подвиги поста нисколько не мешали ему трудиться там.
«Пост вещь приятная, – говорил Трофим, – от поста душа окрыляется». И действительно, он никогда не унывал, не имел важного, угрюмого вида, а как-то просто и легко парил над суетой века сего, всегда стремясь к исполнению заповедей Божиих и не ища себе славы на земле.
Как-то Трофим зачитал одному брату отрывок из книги С. А. Нилуса «Близ есть при дверех» о том, как хитры и лукавы будут действия диавола в последние времена.
– Чрез своих служителей масонов, – говорил Трофим, – он соблазнит даже избранных. Поэтому надобно быть бдительными ко всем проявлениям мирового зла.
– А ты не боишься, что за такие смелые речи тебя убьют? – спросил его брат.
– Ты знаешь – не боюсь, – отвечал Трофим. – Внутренне я спокоен и готов умереть. Конечно, какова воля Божия будет. Лишь бы спастись.
