Архимандрит Диодор (Дидковский)
Когда я впервые приехал в Лавру, то еще не знал, что здесь есть такой отец Матфей, а узнал вскоре после поступления в семинарию. Он преподавал у нас Новый Завет. Оценки ставил нормальные, двоек не было.
Так получилось, что во время учебы в семинарии я пел не у отца Матфея, а у отца Зотика. Перед Великим постом всегда устраивали совместные спевки с хором о. Матфея, потому что мы, семинарские хоры, пели с ним на Пассии «Тебе, одеющегося светом яко ризою...». С этого началось наше общение.
Он меня, можно сказать, высмотрел, и я начал петь у отца Матфея во вторых тенорах. И так, по певческой части, я был с ним в непосредственном многолетнем общении на уровне хора и канонаршения с самого 1979 года до 1992-го и дальше – почти двадцать лет.
В 1985 году я поступил в братию монастыря. Отец Матфей был в то время единственным уставщиком. Это сейчас у уставщика есть заместители, а тогда было всего двое – уставщик и канонарх. Я был у него канонархом, поэтому мне приходилось согласовывать с ним службу. Порой десять раз спросишь, пока он скажет, что к чему. Может, раздумывает в это время как-то. А ведь надо же согласовать, какие стихиры я должен канонаршить! Вот такое у нас было клирос-ное общение.
Я канонаршил в Великий Четверг на службе Двенадцати Евангелий, когда о. Матфей регентовал. Эта служба всегда проходила с большим подъемом. Он всегда на ней нервничал, и тем самым взбадривал хор. Он волновался за стихиры: некоторые из них поются с канонархом, некоторые – без канонарха. А еще антифоны, трио, Евангелия – ведь таких служб, как в Лавре, больше нигде нет! Он при этом всегда был собран, но в обыденность это никогда не переходило.
Особенно он волновался на ночной службе в Великую Субботу. Тут он иногда просто переходил в атаку! Служба начинается в два часа ночи. Ребята на нее приходят в сонном состоянии, их необходимо взбодрить и спеть хорошо. Там на паремиях все засыпают, а после паремий надо петь как следует! Из-за этого он волновался, и это волнение проявлялось очень бурно. На Пасху на клирос приносили ведро (!) запивки [1]. Ведь ведро запивки просто так никто не даст! Это виночерпии уже заранее знали, они и готовили.
Я его немного побаивался. В первую очередь боялся обидеть. Он регентовал так, чтобы «завести» хор. Ему хотелось увеличить темп пения, поэтому он хотел, чтобы и канонарх побыстрее канонаршил. И тут уже я смотрел, какое у него настроение, чтобы ему угодить. Меня он всегда ругал, но ребятам ставил в пример. А в глаза никогда не хвалил.
Служба нас сближала, но все равно он был профессором, а я – учеником, поэтому мы всегда держались на расстоянии.
Был один интересный случай. У меня был день ангела. Я в миру звался Георгием, в честь святого Георгия Победоносца (день его памяти – 6 мая по новому стилю). После богослужения я вышел прогуляться на свежем воздухе. Смотрю, отец Матфей тоже как бы гуляет и что-то несет в рукаве. Я подхожу, а он дает мне стакан, наполненный черной икрой. «На, – говорит, – с днем ангела! Пометай икры». Я взял, поблагодарил, потом с друзьями посидел, попраздновал. Это было на аллейке вдоль Академии, недалеко от ворот, напротив гостиницы. Может, он кого-то другого в это время ждал, но тогда откуда у него в рукаве была эта икра? А для меня этот стаканчик был такой радостью – ведь это подарок от о. Матфея!
На спевках он не только учил петь, но и рассказывал назидательные истории, скажем, про какого-то композитора или регента. Он был знаком со многими современными знаменитостями, и это производило большое впечатление, пронимало. Он так расскажет – все рты раскрывают. При этом спевки проводил оперативно и полезно. Он работал и с хором, и индивидуально, вызывая отдельных певцов для исполнения своих партий. Когда те пели неточно (а он таких и поднимал для индивидуальной работы), он им тут же указывал на ошибки. Всегда на спевках была фисгармония, стоящая на возвышенности. С ее помощью он и пояснял, проигрывая партию.
К слову о стихирах: поражает то, как он владел динамикой. Крещендо, диминуэндо, все эти маленькие музыкальные хитрости, – сколь точно, с каким вкусом он все это использовал! Сегодня мы слышим только остатки прежней роскоши, но даже в таком варианте тропари в его переложениях вспомнить приятно.
На службе если что-то не ладилось, он не останавливал хор – собственно, и не мог остановить, – но виновных ругал после. Тон я обычно брал правильно, но, возможно, иногда не в той динамике. Он, конечно, никогда не дрался со мной. Но когда мы ездили во Францию на празднование тысячелетия Крещения Руси, он поставил меня в хор в первые тенора – их очень не хватало. Ну, я за ребятами вытягивал, помоложе был тогда, мне всего 35 лет было. И однажды во время спевки он меня крепко взял и тряхнул.
Многое у него зависело от настроения. Все ему были только благодарны за то, что он их вовремя останавливал, вовремя исправлял, никто на это не обижался. Ведь если нас терпеть, мы же всегда сползаем вниз! А хор надо подтягивать. И о. Матфей всегда ревностно исправлял ошибки на ходу, не любил, когда понижают тон. Вот, к примеру, я читаю как канонарх, потом поет левый клирос, потом правый – и уже хочется поднять тон, потому что хор постепенно «просел». Я же за хором иду! Может, и я тоже понижаю, потому что старый стал. Но отец Матфей в этом плане не давал спуску. Он умел показать, как надо петь. Фактически он ставил голоса всем певчим. Все они сейчас служат у нас диаконами: о. Иоанн (Дикий), о. Константин Варган, о. Михей – баритон, о. Николай Платонов, о. Василий Попадинец, о. Василий Келиш, о. Николай Филатов – все они певчие о. Матфея. И когда они служат, приятно послушать и приятно молиться на этих службах. Это закваска, школа о. Матфея. Он считал, что священник должен быть музыкально грамотным человеком. Когда священник молится, а голосовой подачи нет, то люди, стоящие в храме, службу воспринимают тяжело. Он порицал такие вещи.
Для него прежде всего было ревностное отношение к своему делу и к службе. Представьте себе: сорок человек на клиросе, каждый со своим темпераментом, взглядами, обычаями. Часто тенора развернуты спиной к иконостасу, и вот некоторые начинали поворачиваться, истово креститься, кланяться. От о. Матфея можно даже было услышать: «Ты что, молиться сюда пришел? Молиться в келье будешь». Это не означало, что молиться не надо. Это означало, что первостепенной задачей было подчиняться клиросному руководству о. Матфея. Я не знаю, уместно ли тут вспомнить о том, что у А. Скрябина была тема творческого экстаза. Вот и у о. Матфея был, конечно, творческий экстаз, и в это время можно было и под горячую руку попасть. Однако всерьез на это никто не обижался, потому что если он человека немного взбодрит, то он его тут же и пожалеет, тут же и просфорку даст, тут же рядом с собой посадит, что-то расскажет, то есть проявит самое теплое отцовское отношение. А уж во время пения – другое дело. Надо быть предельно внимательным, иначе зачем и стоять в хоре? Он призывал к активному участию в службе. Повышение или понижение тона – это прежде всего тонус внутренний, пусть и связанный с музыкальными понятиями. Певец должен во всех отношениях держать себя: и живот, и спину, и внимание.
Конечно, мы осознавали, кто снами находится. Даже при его жизни осознавали. Отец Владимир Назаркин говорил: «Отец Матфей – это эпоха». Так и было. Это был не только музыкант, при всем уважении к другим регентам – он был неподражаем. Ведь все живут в настоящем, и он тоже не думал о будущем. Он подучивал человека, а потом убирал его, заместителя себе не готовил. Такие люди, как о. Матфей, не готовят себе преемников. Они и сами не воспринимают своих учеников как преемников, это было бы тщеславием. Вот ревность у него была. Но благодаря этому он воспитал очень много регентов, и когда они пошли на приходы, то организовали хорошие хоры, с которыми даже выступали. В Виннице есть такой о. Сергий, родственник владыки Августина. Да и сын его очень хорошо управлял хором, полностью копируя отца Матфея. А потом о. Матфей его убрал. Может быть, так Господь ему внушал: воспитал одного – давай следующего учить. И это понятно – они же уходили на приходы!
Служба как была, так и осталась. Регентовали о. Матфей, о. Зотик и Марк Харитонович Трофимчук. Когда отец Матфей тяжело заболел, он все равно, когда мог, был на клиросе, подтягивал службу. Его затаскивали на коляске на клирос, и он оставался там до славословия на «Хвалитех».
Люди очень его любили, готовы были руки и ноги целовать за такое пение! Он был в Лавре, служил Богу, никогда не стонал, не ныл, не жаловался на жизнь. Что он скажет, то все и слушают, и даже отец наместник слушает. Причем у него был удивительный дар подбодрить человека. Сколько раз я на себе это замечал! Он подмечал все сразу. Интуиция это или, уж не знаю, как назвать. Подойдет, бывало, и подбодрит потихоньку.
Он был хорошим благочинным, и когда был выбор, ему сказали: оставь хор, будешь управлять братией. Но он ответил: нет, клирос я оставлю только, может, после смерти. Он же одно время был благочинным и регентом, совмещать это было очень тяжело. Многие ребята не по форме, а по сути, по существу звали его отцом: «Батя, отец». Столько в этом было теплоты и любви... А в 1970-е годы какой это был хор! Об этом можно судить по записям: к 600-летию Куликовской битвы, по акафисту Божией Матери с архимандритом Алексием (Кутеповым).
Отец Матфей был чрезвычайно остроумен, иногда ироничен. Шуткам его не было числа. Однажды он пошутил с о. Даниилом, тогдашним лаврским благочинным (ныне митрополит Архангельский). Отец Даниил и сам очень живой и остроумный человек. Тогда к нему как к благочинному вся братия ходила по самым разным поводам. А он был чистюлей. Братия же – разные все, кто-то приходил в грязной обуви. Отцу Даниилу это надоело, и он повесил на своей двери записку: «Снимайте обувь». А отец Матфей подписал маленькими буквами: «Здесь живет Бог» [2].
Был еще такой случай. Владыка Астраханский Иона заходит, кланяется на икону. Отец Матфей говорит хору: «Кланяйтесь владыке Ионе! Он привезет вам икры». Они ведь до этого оба были преподавателями в Академии. Владыка Иона решил поддержать шутливый тон и ответил: «Кабачковой!» Отец Матфей за словом в карман не полез и ответил: «Ну, тогда и хоронить тебя будем как кабачка!» Хор чуть не упал от смеха. Владыка Иона обиделся, посмотрел на него, хотел что-то сказать, но ничего не сказал и ушел.
Вот когда приезжал владыка Черновицкий Онуфрий, то вставал к нему в хор и пел. Тогда о. Матфей сдерживал себя, а мы стояли и радовались, что он к нам не придирается.
Во время трапез о. Матфей был просто душой компании. Мы слышали от него массу рассказов, воспоминаний. Он со всеми уживался и общался хорошо, никаких конфликтов с людьми у него не было. Но зато с ним трудно было спорить, он быстро ставил человека на место. Так вот, в любой компании он сразу становился главным рассказчиком и говорил на абсолютно разные темы. Причем умел всегда «вкусно» сказать. Один раз кто-то из послушников, родом с Кавказа, готовил рыбу к братским «посиделкам». Отец Матфей, который сам был с Кавказа, произнес: «Ты же с Кавказа сам? На Кавказе все реки – Тереки, все горы – Казбеки, все булки – чуреки, а все люди – абреки!» Вот пример его образной речи. И еще выразительно махнет рукой, и еще интонационно ярко скажет. Вот таков был о. Матфей. И все это, скрытое за внешней строгостью, в нем было очень гармонично – и шутки, и серьезность, и ответственность, и молитва.
Кончина о. Матфея была полной неожиданностью для всех. Несмотря на его болезнь, никто не думал, что он вдруг так быстро умрет. Когда его сверху (с третьего этажа братского корпуса) спустили на инвалидной колясочке [3] перед отправкой в больницу, он, против обыкновения, не пошутил и ничего не сказал. Мы с ним просто обменялись взглядами, и его увезли. Монах, который у о. Матфея пел один из последних, о. Михаил (он тоже немножко канонаршил), сопровождал о. Матфея в больницу. При повороте на Химки есть храм в честь мученика Уара и при нем кладбище. Отец Михаил говорит: «Отец Матфей, вот кладбище». Отец Матфей ответил: «Не надо!» Он, вероятно, уже предчувствовал свою кончину.
Он ведь не имел музыкального образования. При этом он поднялся выше многих знаменитостей, которые здесь были. Чтобы этого достичь, надо прежде всего любить свое дело. Как насельник Лавры, он, конечно, молился. Пока мог, он приходил к Преподобному. Даже когда ему уже было трудно ходить, его ребята буквально под руки таскали. Он всегда говорил: «Лавры не оставляйте, как мне приятно, что я в Лавре!» Разумеется, без молитвы как этого достичь! Конечно, у него было и недюжинное музыкальное дарование... Так Господь и преподобный Сергий определили ему, чтобы он достиг такого мастерства.
Он жил в келье надо мной, и там была хорошая слышимость. Иногда ночью просыпаюсь, слышу фисгармонию. Смотрю на часы: два-три часа ночи. Прежде чем преподать что-то, провести спевку, он изучал партитуру, проигрывал ее. Потом он писал ноты и при этом проигрывал партии.
Мне вспомнился еще один случай насчет ревностного отношения. Он всегда ходил на исповедь к отцу Кириллу: и на день ангела, и Великим постом. И когда исповедовался, он всегда общую исповедь читал сам. Это было так приятно, похвально, когда заходишь на исповедь, духовник дает возглас, о. Матфей отвечает: «Аминь», и все молитвы читает, и все грехи перечисляет. У нас ведь в Лавре исповедь полная. Потом как старший он первым шел исповедоваться, а за ним вся остальная братия. Знаете, это такое братское содружество, объединение, ни с чем не сравнимое. Он всегда хотел быть именно монахом, ему нравилось в монастыре, он ничего другого не искал. Если бы он искал архиерейства, он давно бы стал архиереем.
Помню предпоследнюю службу на день его ангела. И последнюю, когда никто не знал, как он вообще сможет служить, его по двое водили под руки, помогали подняться по ступенькам. Он возглавлял полиелей. И сам был регентующим на этих службах: выглянет из алтаря, что-нибудь скажет, махнет. Конечно, была особая ответственность, но после он не делал никому выговора и замечаний. После литургии, когда он причащался, все шли в помещение под колокольней, поздравляли его.
Были такие моменты, когда он плакал: в Великий Четверг или в Великую Субботу он сидел и плакал, проникаясь духом этих служб, умилялся о Спасителе, о Его Страданиях. От личной обиды – никогда.
«Пел и молился», как сказал владыка Алексий (Кутепов). И что такое этот уникум? Озарение какое-то духовное!
Беседа проведена 29 ноября 2014 года на подворье Троице-Сергиевой Лавры
Источник: Рыцарь регентского служения отец Матфей (Мормыль): Материалы. Воспоминания. Исследования / Сост. Н.Г. Денисов, Н.А. Филатов. – СПб.: Издательство «Пушкинский Дом», 2017. – С. 120-126.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Запивка предназначается для причащающихся, а на Пасху причащаются практически все.
[2] Намек на текст Ветхого Завета, повествующий о пророке Моисее, который оказался перед пламенеющей Неопалимой Купиной. Сам Бог разговаривал с ним и в начале беседы повелел снять обувь.
[3] Келия о. Матфея находилась в корпусе, где не было лифта.