Преподобный старец Иосиф

Старец Иосиф был слабого здоровья и очень воздержан в пище. Он никогда и ничем не выдавался. Тихо и скромно он делал свое дело. Он был истинным помощником старца Амвросия, но держал себя так, как будто и не был так высоко поставлен. Обращение его было непринужденно и духовно просто. Любовь его к старцу Амвросию была так глубока, что он готов был отдать за него свою жизнь. Ни словом, ни делом, ни мыслью он не противоречил старцу.

В последние годы жизни преп. Амвросия к нему стало приходить так много посетителей, что он не мог принять всех. Многих он посылал к старцу Иосифу. В 1888 году преп. Иосиф сильно заболел и готовился к смерти. Ему уже прочитали отходную. Старец Амвросий очень скорбел о своем любимом ученике и, конечно, горячо молился о нем. Наконец, преп. Иосиф поправился. После выздоровления он стал помогать старцу Амвросию тем, что исповедовал народ. В этом же году летом преп. Амвросий благословил его съездить в Киев, куда он так стремился тридцать лет тому назад. Проездом туда он заехал в монастырь, где жила его сестра монахиня Леонида. Радости ее не было конца при виде своего «братика».

Через два года старец Амвросий совсем переселился в обитель Шамордино, а преп. Иосифу он велел оставаться в Оптиной. Последний сильно скучал без старца, но, покорный воле Божией и старца, примирился со своим новым положением. Еще через год, в 1891 году, старец Амвросий тяжело заболел и скоро умер. Все близко знавшие преп. Амвросия тяжело переносили эту смерть, но тяжелее всех ее переносил старец Иосиф. Однако он не потерялся и не упал духом, а еще утешал других. После смерти старца Амвросия духовное окормление Шамординской обители перешло к преп. Иосифу. А вскоре после смерти скитоначальника о. Анатолия старец Иосиф занял и эту должность и с нею стал старцем для всей братии Оптиной Пустыни.

Итак, «хибарка» старца Амвросия, свидетельница стольких молитв и подвигов, не опустела. Духовные чада преп. Амвросия видели в старце Иосифе его преемника.

Распорядок дня преп. Иосифа был заведен раз и навсегда. С утра он принимал посетителей. После трапезы немного отдыхал, а затем опять принимал народ. К себе он был всегда строг и никогда не позволял себе никаких послаблений. В обращении он был ровен со всеми. Его краткие ответы и сжатые наставления были действительнее самых продолжительных бесед. Кроме влияния своим благодатным словом на душевное расположение человека, старец Иосиф имел еще несомненный дар исцеления болезней душевных и телесных. Случаев, в которых ясно обнаруживался его дар прозорливости, так много, что невозможно их передать. Вот пример.

В книге С. Нилуса «На берегу Божьей реки», изданной в Троице-Сергиевой Лавре в 1916 году, написано следующее:

«25 сентября, день преподобного Сергия Радонежского и всея России Чудотворца. День моего ангела. Вчера с вечера у нас в доме служили всенощную, и как же это было умилительно! Весь сегодняшний день сердце праздновало какою-то особенною праздничною радостью.

Ходили к старцам. Старец Иосиф поразил меня некоей неожиданностью, какой я от него никогда не видел и ожидать не мог. Принял он нас в своей комнатке. Сидел он слабенький, но очень благодушный, на своем диване, одетый в теплый подрясник серого цвета из какого-то очень мягкого пушистого сукна. Подрясник был опоясан довольно тонким шнурком, сплетенным из нескольких шнурков – белых и красных. Мы стали перед старцем на колени, чтобы принять его благословение. Батюшка благословил и вдруг порывистым движением снял с себя шнурок и со словами: «Ну вот, на – тебе», – надел мне его на шею и ловко завязал его мне на груди узлом, на редкость красивым и искусным.

Что бы это могло значить?»

Автор книги недоумевал и спрашивал себя, что значит это действие старца? Объяснение пришло гораздо позднее. Связывание поясом символически обозначало темничное заключение Нилуса приблизительно через двадцать лет. В Деяниях пророк Агав поясом апостола Павла связал себе руки и ноги: Мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме иудеи и предадут в руки язычников (Деян. 21, 11).

Уча других терпению, смирению, незлобию, старец Иосиф сам первый подавал пример в исполнении всех этих добродетелей. Всякие скорби он переносил с таким благодушием и спокойствием, что посторонние не догадывались о переживаемых им испытаниях. Он призывал своих духовных чад к творению Иисусовой молитвы, указывая, что при этой молитве необходимо смиренно вести себя во всем: во взгляде, в походке, в одежде. Молитвой достигается даже сама молитва.

Преп. Иосиф пробыл на своем посту скитоначальника и старца братии двенадцать лет. Последние пять лет он стал ослабевать и иногда по два дня не принимал никого. С 1905 года он стал особенно часто прихварывать, но духом был все так же бодр и ясен. Напоследок ему пришлось отказаться от должности скитоначальника. В Шамординской обители умерла умная и способная настоятельница. Сразу усилился приток дел, вопросов и хлопот. Старец Иосиф слег и больше уже не вставал. Простившись с оптинской братией и с шамординскими и белевскими сестрами, он скончался 9 мая 1911 года.

В жизнеописании старца Иосифа, переизданном Св.-Троицким монастырем в Джорданвилле в 1962 году, приведен рассказ прот. Павла Левашева, который сподобился видеть преп. Иосифа, озаренного фаворским светом, сопровождающим высокую степень умно-сердечной молитвы, как о том пишут святые отцы в «Добротолюбии». Вот прямой текст рассказа отца Павла:

«В 1907 году я первый раз посетил Оптину Пустынь как-то случайно, ибо к этому не готовился. Кое-что слыхал раньше о старцах, но никогда их не видал. Когда я приехал в обитель, то прежде всего лег спать, так как в вагоне провел безсонную ночь. Колокол к вечерне разбудил меня. Богомольцы отправились в храм на Богослужение, я же поспешил в скит, чтобы иметь возможность побеседовать, когда всего менее было посетителей. Расспросив дорогу в скит, а там в келью старца Иосифа, я, наконец, пришел в приемную хибарки. Приемная – это маленькая комнатка с весьма скромной обстановкой. Стены украшены портретами разных подвижников благочестия и изречениями св. отцов. Когда я пришел, там был только один посетитель – чиновник из Петербурга. В скором времени пришел келейник старца и пригласил чиновника к батюшке, сказав мне: «Этот господин давно ждет». Чиновник побыл минуты три и возвратился; я увидел: от головы его отлетали клочки необыкновенного света, а он, взволнованный, со слезами на глазах, рассказал мне, что в этот день утром из скита выносили чудотворный образ «Калужской» Божьей Матери, батюшка выходил из хибарки и молился. Тогда он и другие видели лучи света, которые расходились во все стороны от него молящегося. Через несколько минут и меня позвали к старцу. Вошел я в убогую его келейку полумрачную, с бедной, только деревянной, обстановкой. В это время я увидел старца, изможденного безпрерывным подвигом и постом, едва поднимающегося со своей коечки. Он в то время был болен. Мы поздоровались; чрез мгновение я увидел необыкновенный свет вокруг его головы четверти на полторы высоты, а также широкий луч света, падающий на него сверху, как бы потолок кельи раздвинулся. Луч света падал с неба и был точно такой же, как и свет вокруг головы; лицо старца сделалось благодатным, и он улыбался. Ничего подобного я не ожидал, а потому был так поражен, что решительно забыл все вопросы, которые толпились в моей голове, и на которые я так желал получить ответ опытного в духовной жизни старца. Он, по своему глубочайшему христианскому смирению и кротости, – это отличительные качества старца – стоит и терпеливо ждет, что я скажу, а я, пораженный, не могу оторваться от этого, для меня совершенно непонятного видения. Наконец я едва сообразил, что хотел у него исповедоваться, и начал, сказав: «Батюшка! Я великий грешник». Не успел я сказать это, как в один момент лицо его сделалось серьезным, и свет, который лился на него и окружал его голову, скрылся. Предо мной опять стоял обыкновенный старец, которого я увидел в тот момент, когда вошел в келью. Так продолжалось недолго. Опять заблистал свет вокруг головы и опять такой же луч света появился, но теперь в несколько раз ярче и сильнее. Исповедовать меня он отказался по болезни своей. Спросил я совета его об открытии в своем приходе попечительства и просил его св. молитв. Я не мог оторваться от столь чудного видения и раз десять прощался с батюшкой и все смотрел на его благодатный лик, озаренный ангельской улыбкой и этим неземным светом, с которым я так и оставил его. После еще три года я ездил в Оптину Пустынь, много раз был у батюшки Иосифа, но таким уже более никогда не видел его.