Мне было около восьми лет, когда я впервые начал задумываться о вещах вечных и непреходящих. Наша семья не отличалась набожностью, даже, скорее, наоборот, была противником всего религиозного. Папа бывший партиец никогда не упускал случая выкинуть какую-нибудь шутку в адрес Бога, а часто и себя называл Богом. Надеяться и доверять он мог только себе и вообще человеку, как понятию самодовлеющему и не нуждающемуся в какой-то сверхъестественной помощи.

— Ведь мы уже сказали, что вся жизнь монаха есть жертва. А в противном случае, зачем мы становимся монахами? Если монах в этом отношении хромает, он не монах. О какой духовной борьбе можно потом говорить? Если отсутствует жертва, то места для духовной борьбы нет. А если нет жертвы, то, сколько бы ни старался монах жить духовно, все будет без толку.