Преподобный старец Анатолий (Потапов)

Первые годы после революции старец Анатолий продолжал жить в том же доме неподалеку от Владимирской церкви (в котором после закрытия монастыря расположился музей). У него в распоряжении было три комнаты (спальня, довольно большая приемная, маленькая комнатка для келейника) и так называемая «ожидальня». В зимнее время в доме из-за нехватки дров почти не топили. Щепки для топки приходилось разыскивать под снегом. «Распропагандированная» молодежь била стекла в доме Старца, одну зиму дом простоял с несколькими выбитыми окнами. В морозные ночи вода, если ее забывали вылить, застывала в кружках на столе. Келейное правило читали при свете единственного светильника. Келейники и гости спали, не раздеваясь. На голову, кроме шапки и платков, надевали башлыки. «При слабом свете и в такой одежде все напоминало древнюю пустыню. Сестра, смотря на эту картину, воскликнула: «Схимничек!» – вспоминала м. Амвросия (Оберучева).

Но вскоре старца Анатолия перевели из монастыря в скит – в тот корпус, в котором он жительствовал первоначально до 1908 г . Это было третье и последнее переселение Старца. «Время страшное и трудное, и тяжелое, и холодное для всех...» – писал Старец духовным чадам (2, № 23).

С каждым днем приходили все более тревожные вести, страшные слухи. Старец при этом сохранял удивительное спокойствие, ободряя тем самым и монашескую братию. Монах Нестор (Сучков) писал в письме об атмосфере в монастыре после революции: «У нас, говорят, будут монахов вешать... В Шамордино было много слез, так что приостановили службу, был просто вопль. Неужели Бог не услышит? Пишу и боюсь, говорят, вскрывают письма... Удивительно, Батюшка очень спокоен» (2, №44).

Старец видел во всех страшных событиях революционной смуты праведное Божие наказание за грехи и, как библейский пророк, обличал нераскаянность народа: «Видите, как жестоко Господь наказывает. Но ведь вразумления и покаяния в народе не видать. Конечно, возможно, что и последние времена, в Святом Евангелии ясно сказано, что когда Господь придет, обрящет ли веру на земли. Будем благодушно терпеть. Не унывать и усерднее молиться. Советую почаще приобщаться Святых таин» (2, №59).

Во второй половине 1918 г . в монастыре стало не хватать хлеба, недоставало вина для Божественной Литургии: «За вино виноградное, – писал Старец, – если удастся Вам какими-либо путями доставить, очень и очень будем благодарны» (2, №45). А к поздравлениям с Пасхой Христовой он смиренно присоединяет просьбы к своим духовным чадам привезти для братии хлеба: «Христос Воскресе! Достопочтенная о Господе Ольга Михайловна! Мир тебе и Божие благословение. С торжественным праздником тебя. Милости, благополучия, успеха в делах твоих. Если есть усердие, желаете посетить нашу святую обитель, то милости просим. Привезти с собой хлеба или сухарей, всего необходимого. Будьте вы здоровы, Богом хранимы. Остаюсь убогий, грешный, недостойный иеромонах Анатолий».

Братия терпела голод. Научились делать хлеб из гречневой мякины и давали по 300- 400 граммов . После службы из церкви выходили в большой физической слабости.

В это время старец Анатолий оставался духовником шамординских сестер. «Нам матушка игумения не позволяла проезжать мимо Оптиной, не заехав к Старцу за благословением», – вспоминала мать Анатолия. Несмотря на трудности, Старец и сам посещал Шамордино. Приезды Старца были праздником для сестер. Когда в июле 1920 г . Старец посетил Шамординский монастырь, почти все 10 дней пребывания Старца была дождливая погода, но сестры только радовались, ибо это давало им возможность побыть вместе с любимым духовником. «Эти дни, то есть после своих именин, я нахожусь в Шамордино. Господь послал тихую и хорошую погодку 5 июля, и я милостию Божией приехал сюда хорошо, но сейчас что-то все идет дождик, хотя это для сестер здешних желательно, так как за непогодою они могут перебыть лишний день дома и заняться со мною, а в ясную погоду все должны быть на лугах и на дачах. Сегодня, 8 июля, здесь в Шамордино престольный праздник «Казанския Божия Матери». Служба была торжественная и пение хорошее, был крестный ход вокруг монастыря и приезжие монашечки. Спаси их, Матерь Божия. Поусердствовали и пришли сюда на праздничек» (2, №38).

Старец Анатолий благословлял шамординских сестер ездить в другие губернии выменивать хлеб. Монахиня Амвросия по благословению Старца шесть раз ездила за хлебом, и каждый раз, по молитвам Батюшки, чудесно находились жертвователи хлеба, и, несмотря на военные действия, его удавалось удачно доставить в монастырь.

Мать Амвросия, духовная дочь старца Анатолия, – женщина необыкновенной судьбы. В миру Александра Дмитриевна Оберучева была врачом, во время первой мировой войны работала на Западном фронте, где служил ее брат – подполковник Михаил Оберучев. Однажды он сказал сестре: «Саша, мы видели за это время столько страданий, что жить обычной жизнью уже нельзя: поступай в монастырь». Слово брата, убитого в 1917 г . возле церкви, стало для Александры Оберучевой как бы духовным завещанием. В этом же году она пришла в Оптину Пустынь к старцу Анатолию, который направил ее в Шамордино со словами: «Благословляю тебя лечить всех женщин, которые к тебе обратятся». В 1919 г . она была тайно пострижена в мантию с именем Амвросия. В последние годы жизни о. Анатолия она часто приезжала к Старцу из Шамордино, привозила вопросы Батюшке от шамординских сестер, следила за состоянием его здоровья.

В голодные годы батюшка Анатолий мог отдать ближнему последнее. Как-то Старец шел в свою келлию и увидел жившую при монастыре рабу Божию Евдокию Гавриловну. В этот момент одна посетительница поднесла ему целую тарелку красиво уложенной свежей редиски. Батюшка ласково благодарил: «Спаси тебя Господи! Спаси тебя Царица Небесная!» Когда женщина ушла, Батюшка спросил Евдокию: «Ты любишь редиску?» Та боялась сказать «люблю», ибо знала, что Батюшка тут же отдаст ей все, и не могла сказать «не люблю», – это было бы неправдой. «Да, ничего... люблю...» – нерешительно ответила она. – «Нет, это очень вкусно, это для желудка полезно». Пока шли до келлии, вся редиска была пересыпана в салфетку и тут же оказалась в руках Евдокии Гавриловны.

Когда надо, Старец бывал строг. В монастыре одно время жила девушка. Будучи здоровой, она избегала послушаний и ничего не делала, однако у всех просила хлеба. Батюшка ей строго сказал: «Не работаяй – да не ест».

 

Арест. Исповедничество

Пребывание Старца в Оптиной Пустыни, постоянный прием посетителей, огненные пророчества и наставления – все это было подвигом исповедничества, стоянием в Истине Христовой до конца, до муки смертной.

Когда духовные чада предложили старцу Анатолию на время оставить Оптину Пустынь, он ответил решительным отказом: «Что же в такое время я оставляю святую обитель. Меня всякий сочтет за труса, скажет: когда жилось хорошо, то говорил: терпите, Бог не оставит, – когда пришло испытание, первый удрал. Я хотя больной и слабый, но решил так, и с Божией помощию буду терпеть. Если и погонют, то тогда оставлю св. обитель, когда никого не будет. Последний выйду, и помолюсь, и останкам св. старцев поклонюсь, тогда и пойду».

Монастырь был объявлен «рассадником контрреволюционной пропаганды». В келлии старца Анатолия произвели обыск, все перевернули и, ничего не найдя, забрали немногие личные вещи, зачем-то даже белье. Старец переносил все с удивительным смирением и истинно монашеским долготерпением, являя верность обету нестяжательности. Монахиня Домна, стиравшая у Старца, рассказывала: «Прихожу, он сидит на диванчике. «Скорбите, Батюшка?» – «Ничего. Давай-ка поглядим в комоде, что у нас из белья осталось». Нашли две рубашки. Я говорю: «У меня еще, Батюшка, есть ваша грязная рубашка». – «Ну вот и довольно».

Обыском дело не закончилось. Вскоре последовал арест. Вместе со старцем Анатолием были арестованы владыка Михей, а также несколько Оптинских иноков. Провожая Батюшку, его келейник о. Евстигней плакал. Старец утешал его: «Я через недельку вернусь» (7, с. 41; 14). Сопровождал Батюшку в Калугу о. Пантелеимон.

На станции Козельск старца Анатолия позвали погреться в теплую комнату. Посетители, не обращая внимания на Старца, громко завели граммофон. Старец вспоминал об этом с кротостью и незлобием: «Как хорошо утешались! Все служащие такие хорошие молодые люди, такие энергичные, все так хорошо умеют делать, распорядиться».

До железнодорожной станции в Стенино Старца вместе с владыкой Михеем вели пешком по льду и снегу. Отец Евстигней просил нанять лошадку, а Старец не благословил: «Зачем лошадь? Так дойдем, мне очень хорошо» (7, с. 41; 14).

В Стенино в ожидании поезда зашли в дом к почитателю Батюшки рабу Божию Тимофею. Увидев Старца непривычно грустным, он спросил: «Что это вы, Батюшка, печальный такой?» Старец ответил: «Да уж это последнее». Старцу стали выражать сочувствие, что его везут в Калугу; Старец весело отвечал: «Что это вы, что! Да люди добиваются ехать в Калугу, да не могут, а меня безплатно везут, а мне еще как раз нужно к владыке, просить благословения на схиму, вот я и воспользуюсь случаем» (7, с. 41;14).

Дальше поездом поехали в Калугу. В дороге Батюшка сильно занемог, началась рвота, стала кровоточить грыжа. В Калуге Старца вели по городу от вокзала до милиции пешком с кровоточащей грыжей. Решили, что это тиф, и Старца Анатолия поместили в тифозную больницу. Тут же остригли волосы на голове и обрили бороду. В больнице кровать Старца стояла у самой двери, на сквозном ветру. Белье было в крови. Больные в палате сильно шумели. Но когда они увидели в палате монаха, который тихо лежит и что-то чуть слышно шепчет, притихли, спросили, что он говорит, а когда узнали, что молится, попросили его почитать молитвы вслух. Больничный сторож не мог нарадоваться неожиданному приезду в Калугу великого Оптинского Старца, о котором он прежде много слышал: «Сколько лет собирался в Оптину, все не мог собраться...» – говорил он.

В больнице старца Анатолия нашла одна из шамординских сестер. «Батюшка лежит такой веселый, что просто диво». (Воспоминания м. Анатолии). Когда выяснилось, что Старца по ошибке приняли за тифозного, доктор извинялся за распоряжение остричь волосы. Арест оказался необоснованным. Красноармеец, производивший арест, покаялся перед Батюшкой.

Как и предсказал Старец, ровно через неделю он вернулся в Оптину Пустынь. Когда его увидели остриженным, многие не узнали Батюшку, а потом очень опечалились. Старец Анатолий, веселый, вошел в келлию и сказал, перекрестившись: «Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!» – и осмотрев всех, добавил: «Посмотрите, каков я молодчик!» Сели пить чай с келейниками и шамординскими сестрами. Бывшая тогда за столом монахиня Анатолия вспоминает: «Пил с нами чай и был такой веселый – и не мог оставаться на месте, все рассказывал о поездке в Калугу: «Как там хорошо! Какие люди хорошие! Когда мы ехали в поезде, у меня была рвота. Дошли пешком, а там владыка Михей почему-то стал требовать лошадь. И зачем он это выдумал? Все братья пошли, а мы сидели в «чеке». Там курили, было душно. У меня поднялась рвота, и меня отправили в больницу, подумали, что у меня тиф. Там меня остригли, но это ничего – так гораздо легче. Доктор такой хороший, сказал, что по ошибке счел меня за тифозного и велел остричь, – очень извинялся. Такой хороший! Сторож в больнице тоже очень хороший... Сестра – тоже очень хорошая – была у о. Амвросия» (Воспоминания м. Анатолии).