Житие преподобноисповедника Севастиана (Фомина)

 

Все большее число людей узнавало об отце Севастиане. Стали приглашать его в свои дома на требы, так как у себя он принимать не мог. После дневной трапезы брал Старец оставленные ему адреса и уходил на требы до самого вечера. Разрешения на требы не было, но он ходил безотказно. И когда какое-либо горе или нужда–все бежали к Старцу. Заболел ли ребенок, запил муж, приключилась ли иная беда,–люди верили: Батюшка поможет. Открыто Старец никого не исцелял и не отчитывал и всегда говорил: «Да я никого не исцеляю, никого не отчитываю». «Я, – говорил он, словами старца Нектария, – как рыба, безгласный». Он помогал людям своей молитвой. О бесноватых говорил: «Здесь они потерпят, а там мытарства будут проходить безболезненно... И утешал их. Одна прихожанка храма вспоминает: «Мой сын в три года был очень болен, он лежал в постели и просил: «Матерь Божия, скажи Батюшке, чтобы он приехал, я так болею»! В это время Батюшка куда-то ехал с одной матушкой, и вдруг говорит: «Сейчас заедем к больному, он меня ждет». Приезжает Батюшка к нам и спрашивает: «Где здесь больной»? Прошел в комнату, где лежал Миша, благословил его, дал большое красное яблоко и уехал. А ребенок сразу поднялся, как и не болел. Так Батюшка слышал просьбы своих духовных чад и исполнял их. А когда моему второму сыну было девять месяцев, он тяжело заболел диспепсией. Лекарства ему не помогали. Врачи настаивали на том, чтобы положить его в больницу, иначе ребенок умрет. Мы пошли к Батюшке, спрашиваем: «Класть Алешу в больницу или нет»? – «Причастите его три дня подряд». Мы так и сделали. Когда причастили третий раз, ребенок сразу уснул, а проснулся совершенно здоровым».

 

У одной монахини стала болеть верхняя губа. Отекла, стала синей. Хирург сказал, что надо срочно оперировать и дал направление в онкологическое отделение. Пошла она брать благословение на операцию, а Старец говорит: «Не надо делать операцию. Прикладывайся к иконе Святой Троицы, что в панихидной, Бог даст, и так пройдет». Стала она к иконе Святой Троицы прикладываться, как Батюшка благословил, и опухоль начала постепенно уменьшаться. Через некоторое время от нее и следа не осталось.

 

Одна женщина вспоминает: «У меня заболел шестилетний племянник – упал с велосипеда и стал хромать. Сначала мы не обратили на это внимания. Потом решили показать врачу. Хирург осмотрел его и сказал: «Гниет бедро». Сделали операцию, но неудачно. Во второй раз вскрыли, зачистили кость, а мальчику все хуже. Назначили третью операцию. Тогда я пошла в храм, к Батюшке. Батюшка говорит: «Иди в больницу, неси его ко мне». Мы взяли Мишу и на руках донесли до храма. Дело было перед вечерней. Внесли в храм. Батюшка зовет: «Мишенька, Мишенька»! А он лежит, как плеть, безжизненный. Батюшка говорит: «Поднесите его к иконе Святой Троицы». Я поднесла. Батюшка велел, чтобы поставили стул и говорит: «Поставьте его на стул и держите с двух сторон. Мы – в ужасе, как он встанет? Ведь он уже полумертвый! А Батюшка позвал монахинь и сказал им: «Молитесь»,– и сам стал молиться. Вдруг Миша стал крепнуть на наших глазах. Спинка вытянулась сама, ножки стали твердыми, и он выпрямился на стуле. Батюшка говорит: «А теперь ведите его, он своими ножками пойдет». И Миша пошел своими ножками. Батюшка помазал его святым маслом и сказал: «Мы его завтра причастим, он и хромать не будет». Так Миша стал ходить.

 

Еще одна женщина рассказывает: «Муж у меня был неверующий, коммунист, часто выпивал. Жить было тяжело и морально, и материально. Трезвым муж был очень добрым, а пьяным–за веру гонял, устраивал страшные скандалы. На иконы кричал: «А-а! Эти боженята! Я их повыкидываю»! А мама, бывало, говорит: «Не ты их ставил не тебе и выбрасывать». Мне отец дал икону «Нечаянная Радость», я поставила ее в шкафу, в укромном месте, чтобы не было видно. Там и молилась тайком. Однажды Батюшка спросил меня, как я живу. Я все ему рассказала и говорю: «Наверное, разойдусь с ним». А Батюшка говорит: «Погоди». Однажды прихожу домой, а дома тишина. Открываю дверь в зал, а муж стоит у открытого шкафа перед иконой на коленях, полупьяный, и молится: «Благаго Царя Благая Мати...» – а дальше не знает, только это и твердит. Я спрашиваю: «Что ты на коленях стоишь»? А он отвечает? «Ты не видишь, что я молюсь»? Вот так, по молитвам Старца, объял его страх, и стал он молиться. Но молился, когда выпьет, а трезвый – стеснялся. Потом он перестал скандалить, перестал иконы выбрасывать. Через некоторое время вдруг говорит: «Давай повенчаемся». И детей всех на это настроил. Я пошла к Батюшке, рассказала ему, а он говорит: «Вот и хорошо, приходите». Повенчал и нас. Так по молитвам Батюшки и стал мой муж верующим.

 

Вот еще один рассказ. У меня на руке выросла огромная шишка. Я пришла к Батюшке и плачу: «Батюшка, у меня шишка на руке растет и растет. Мама говорит, что надо операцию делать». А Батюшка в окно глядит, ручкой по моей руке гладит и говорит: «Да, большая шишка. Да нет, операцию делать не нужно». И как она исчезла, в эту минуту или позже, даже не знаю, но когда я приехала домой, шишки на руке уже не было.

 

Не только люди, но и животные полюбили отца Севастиана. Когда он, маленький, худенький, шел своей быстрой, легкой походкой по улицам Михайловки, в своем длинном черном пальто и черной шапочке, то из всех подворотен вылезали собаки, чтобы увидеть Старца. Они торопились, боясь опоздать, пропустить его. Где щель в подворотне была узкая и они не могли пролезть в нее, то, почуяв его приближение подрывали лапами ямки, чтобы просунуть голову, распластавшись в тонкий блин. Смеясь, рассказывали об этом их хозяева и подтверждали духовные чада Старца.

 

Однажды ходил он с монахинями Марией и Марфой на общее кладбище, что за Тихоновкой, где посредине кладбища были общие могилы, в которые свозили ежедневно, по сто покойников-спецпереселенцев, умирающих от голода и болезней. Их сваливали в ямы и закапывали; и землю разравнивали. Посмотрев на все это и обо всем наслушавшись, Старец сказал: «Здесь, на этих общих могилах мучеников, день и ночь, горят свечи от земли до неба».

Скоро не только в Михайловке, но и в других районах узнали отца Севастиана, и полюбили его поверили в силу его молитв. Да и как было не поверить, если происходили такие, например, случаи.

Одна женщина, Т.В. возвращалась автобусом из поездки в Сарань. В пути их обогнал другой автобус, и шофер, молодой парень, высунувшись из кабины, насмешливо крикнул: «Тащишься, как старая кляча»! Отставший нажал на газ и погнал машину, чтобы обойти обидчика. Тут шоссе делает закругление, огибая скошенное поле. Т.В. с ужасом видит, что их шофер съезжает с шоссе на поле и гонит машину по кочкам, чтобы срезать путь и оказаться впереди. Вот-вот сорвутся колеса и автобус рухнет в вниз, ломая кости пассажиров. Все просят кондуктора остановить шофера, а она, белая, как бумага, перепуганная, отвечает: «Да кто его может сейчас остановить, когда он в такой дикий азарт впал»? Т.В. понимает, что они на краю гибели, страх переполняет сердце, и она начинает молиться мысленно взывая к Старцу: «Батюшка, отец Севастиан, помоги»! Вдруг она видит в окно что обогнавший их автобус стоит на шоссе, все люди из него вышли и толпятся вокруг. У автобуса отвалилось колесо. Шофер автобуса, на котором ехала Т.В., сразу сбавил скорость, тихо вывел машину на шоссе и проехал мимо первого автобуса молча, даже из кабины не выглянул. Все стали приходить в себя.

 

На другой день была всенощная под праздник. Т.В. поехала в Михайловку рано и ждала в стороне, когда Старец пойдет в храм. Он вышел, подошел к Т.В. Она хотела ему рассказать, сколько вчера натерпелось страха, а он сам ее спрашивает: « Это Вы вчера мне кричали: батюшка, помоги»?

Прихожанка храма вспоминает: «Моя близкая знакомая, врач Р.Г., тяжело заболела – тяжелый бред на почве острого психоза. Ее увезли в психиатрическую больницу. Когда мы приехали туда с ее дочерью, то были совершенно потрясены; вид ее был страшен. Она, как животное; хватала из наших рук продукты, которые мы ей привезли, пихала их с быстротой в рот и опять хватала. Санитары увели ее в палату. Дочь рыдала неутешно. Я повезла ее к себе домой. Моя квартирная хозяйка, узнав, что случилось, сказала: «Не отчаивайтесь, завтра же поезжайте в Михайловку, там живет батюшка, монах, он особенный, он может помогать в беде. Он помолится и поможет вашей больной».

 

Батюшки не было дома. Открыла дверь матушка. Она дала мне адрес, куда он пошел на требу, и сказала: «У этого дома есть скамейка. Сядьте и ждите. Когда Батюшка выйдет, он может не остановиться с Вами, он не любит останавливаться на улице, но Вы идите рядом с ним и говорите свое дело. Он будет идти, и слушать Вас». Так и было. Из калитки вышел небольшого роста старичок с седой бородой, в длинном черном пальто и в черной шапочке. Не поднимая глаз и не взглянув на меня, он легкой торопливой походкой пошел вдоль улицы. Я шла рядом и рассказывала ему, почему приехала к нему. Он шел молча, не замедляя шага, но слушал внимательно. Когда я стала просить его помощи, он остановился, посмотрел на меня своими добрыми необыкновенными глазами с проникающим в душу взглядом и тихо сказал: «Она ведь не православная и не верующая». Я страшно поразилась. «Да, – сказала я, – она лютеранка». Она не против веры, но далека. Она хороший добрый человек». Батюшка уже шел тем же быстрым шагом. «Хорошо, я помолюсь. Навестите ее через два-три дня и сами молитесь усердно. Ну, мне сюда, в этот дом, до свидания».

 

Через три дня было воскресение, и мы с утра поехали в больницу. Во дворе нем встретилась медсестра. «Могу вас обрадовать, – сказала она, – ваша больная второй день уже как «пришла в себя», ее перевели в отделение выздоравливающих». Нас пустили прямо в палату. Р.Г. сидела на своей койке, причесанная, аккуратная, и пила чай. «Как я попала сюда? Что со мной, было? – спрашивает она нас. И мы были изумлены; за два дня – такая перемена. Какое чудо! Вскоре, по молитвам Батюшки, Р.Г. приняла православие.

К Старцу стали съезжаться монашествующие со всей России, и не только монашествующие, но и глубоко верующие, ищущие духовного руководства миряне. Ехали и из Европейской части, и с Украины, и из Сибири, и с дальних окраин Севера и Средней Азии. Он всех принимал с любовью т помогал устроиться с жильем. Приехала в числе других и монахиня Агния. Она была духовной дочерью старца Варсонофия и каждый год, получала отпуск, ездила к нему в Оптину Пустынь. Она хорошо знала по Оптинскому скиту отца Севастиана и виделась с ним каждый год, вплодь до закрытия Оптиной. Она говорила, что Старец в молодости был очень красивым, с каким-то особенно светлым лицом, приветливым, ласковым и старался для всех все сделать. Старец Варсонофий называл его благодатным. Старец Иосиф очень любил его и говорил о нем: «Он нежной души». А в Караганде и вокруг нее открывались и росли как грибы все новые шахты и рудники. Люди были очень нужны. Дома разрешали строить. Старец помогал всем приезжающим к нему и желающим остаться. Он давал деньги на покупку домика тем, у кого не было, или добавлял тем, кому не хватало. Деньги ему со временем возвращали он отдавал их другим, потом третьим и т.д. Скоро «батюшкиных» стало очень много, и число все увеличивалось.

 

Церковь же в Караганде была только одна на 2-м руднике. Расположена она была очень далеко от всех районов города. И транспорта к ней ходило мало. Больше половины пути, два – три километра, а то и больше, приходилось идти пешком. Усиленно хлопотали жители Михайловке об открытии (постройке или переделке из дома) хотя бы небольшой церкви. Подали заявление регистрации религиозной общины. В ответ в ноябре 1947 года в Карагандинский облисполком пришло распоряжение: «Запретить священнику Севастиану Фомину службы а самовольно открытом храме». Верующие ездили ходатайствовать в Москву, обращались за поддержкой в Алма-Атинское Епархиальное управление. Военкому Карагандинской области писали родители погибших в годы Отечественной войны.

 

Но только в 1953 году добились официального разрешения на совершение в Большемихайловском молитвенном доме церковных таинств и обрядов – крещения, отпевания, венчания, исповеди. Теперь к Старцу могло обращаться гораздо большее число людей, но Литургию он мог служить только тайно, на частных квартирах. После утомительного трудового дня, после келейной молитвы Батюшка в три часа ночи шел своей легкой, быстрой походкой по темным карагандинским улицам в заранее условленный дом, куда по одному, – по два собирались православные. По большим праздникам Всенощное бдение служили с часу ночи, а после короткого перерыва совершалась Божественная Литургия. Окна плотно завешивались одеялами, чтобы не пробивался свет, а внутри дома было светло и многолюдно. Службу заканчивали до рассвета и так же по темным улицам, по одному – по два, расходились по домам.

Хлопоты об открытии храма продолжались. Наконец в 1955 году был получен документ о регистрации религиозной общины в Большой Михайловке.